Казалось, эти рассуждения помогали Вильямсону думать. Он снова погрузился в мысли, его глаза бегали от одной части двигателя к другой. Вильямсон припоминал все свои чертежи, каждую формулу! Вот их революционное воплощение, олицетворение технического прогресса – паровой двигатель! И он не работал. А Вильямсон никак не мог найти ошибку.
– Сажайте дирижабль. Как угодно. Доставьте меня на землю, – бросил он и зашагал прочь.
– Я ведь сказал, что это невозможно, – обречённо пробормотал капитан и вышел вслед за Вильямсоном.
Всполохи становились всё ближе. Ветер бил в иллюминаторы, словно хотел вломиться внутрь. Дирижабль покачивало. Вид со смотровых площадок перестал быть привлекательным и превратился в мутный и зловещий. Пассажиры начали подозревать недоброе и постоянно спрашивали у членов экипажа, всё ли в порядке. Игроки оставили карточные столы и прислушивались к тихим разговорам экипажа. Даже любители выпить покинули бар и стеклись в главный посадочный зал, чтобы не пропустить возможные новости. Кто-то появился сонным из каюты.
Члены экипажа не говорили ничего определённого и лишь ссылались на капитана, пока из слуховой трубы не раздался его голос:
– Уважаемые дамы и господа. В двигателе произошла поломка, которую мы не в силах устранить. Пока мы не попали в шторм и в целях вашей безопасности я вынужден объявить эвакуацию. Когда наш дирижабль не прилетит по расписанию, за нами отправят поисковую машину, и вы будете спасены. Поэтому прошу вас собраться вокруг членов экипажа в синей форме и выслушать правила пользования парашютом.
Надо отдать должное капитану – во время этого сообщения он держался спокойно и уверенно. Но как только он произнёс «парашют», начался дикий ор и визг. Членов экипажа не слушали, а хватали за одежду и требовали сделать «что-нибудь». Кто-то кинулся в каюты за багажом, споткнулся и упал под ноги другим. Иные допивали свой бренди, словно оттягивая неизбежное осознание. Дама в вуали разрыдалась и, воздевая руки к потолку, обращалась к покойному супругу-военному. Другая возмущалась, что негоже заставлять пожилую женщину делать «такие фокусы». Мужчина в малиновом цилиндре сокрушался о коллекции статуэток.
Светильники в помещении несколько раз мигнули, и волнение усилилось. Когда к людям вышел капитан, его едва не разорвала на части паникующая толпа. Затрещали и покатились по полу блестящие пуговицы с формы. Фуражка слетела с головы. Капитан только мог уворачиваться от рук и бросать короткие комментарии: «Нет, вы не сможете взять багаж», «Мадам, вам придётся спрыгнуть, здесь нет ничего сложного», «Уверяю, сэр, из ближайшего города уже вот-вот вышлют помощь. Вас подберут».
В конце концов одни не захотели прыгать. Другие не собирались оставлять своих супругов. Третьи приготовились умирать. Четвёртые всё же решились надеть парашюты, но запутались в ремнях. Но даже так Эдельхейт успел подсчитать – парашютов на всех не хватит.
Вильямсон натянул на себя ранец с парашютом и смотрел на всё действо тяжёлым взглядом.
– Призрак, – вдруг сказал он.
– Простите?
– Это сделал Призрак. Он хочет убить меня, Эдельхейт! Как и тогда, он желает мне смерти за мой талант.
– Очень сомневаюсь, что это он испортил двигатель, сэр. Не думаю, что Призрак настолько безумен, чтобы ломать машину, на которой сам же и летит.
– Мне плевать, безумен он или нет, я здесь не умру! Моя фабрика и моё дело… я не оставлю их на растерзание никому!
Вильямсон решительно зашагал вперёд, растолкал локтями толпу вокруг капитана и потребовал от него инструкции на пользование парашютом. Под порывами ветра дирижабль качало всё сильнее.
* * *
Винс чертыхался про себя на чём свет стоит. Он чувствовал себя хозяином положения, который держит Вильямсона за горло, играет на малейших струнах его натуры, но такого поворота не ожидал даже он.
Парашюты ожидаемо сначала начали раздавать дамам, но многие отказывались. Перспектива потерпеть крушение в шторм казалась им менее страшной, чем прыгнуть с большой высоты прямо сейчас. Но даже так парашютов оказалось на борту безумно мало – настолько велика была вера руководства в неуязвимость машин.
Прогресс может ослепить, заставить стать беспечными, утратить бдительность. Вильямсон обрушил на Гласстон лавину высоких технологий, к которым город был не готов. Технологии были не готовы, чтобы выдержать Гласстон. Большой рывок при недостаточной мощности всегда оборачивается провалом. Это всё равно что вставить в механизм стеклянную шестерёнку – заработает, но ненадолго. И отката нет. Вильямсон будет смазывать эту машину, пока не выжмет из неё всё, пока она не сломается.
Этому городу нужно другое. Не Вильямсон. Однако сейчас…
* * *
Эдельхейт пришёл в отсек рядом с двигателем, оставив панику и хаос посадочного зала. Шаги гулко отдавались в пустоте. Эта часть дирижабля осталась безлюдной, создавая мрачное чувство одиночества под бьющийся в стёкла ветер. Пустая бутылка с шумом прокатилась по дощатому полу к стене, а затем перекатилась обратно. Дирижабль качало из стороны в сторону, словно бумажный кораблик в море. Он напоминал осуждённого, который поднимался на плаху, а ветер швырял ему в лицо колючие капли.
Но внезапно Гай почувствовал пару резких толчков. Раздалось хлюпанье поршней и шипение, которое прокатилось по всему корпусу. Светильники замигали и ярко вспыхнули. Дирижабль, словно встрепенувшийся зверь, собрался с силами и начал резко крениться влево, где у горизонта ещё брезжила тонкая полоска света.
Гай стоял посреди служебного отсека, куда недавно их с Вильямсоном приводил капитан. Двигатель работал. Дирижабль в безопасности. А Эдельхейт внимательно смотрел на фетровую шляпу-цилиндр, оставленную на пыхтящем котле. В конце коридора позади скрипнула дверь. Эдельхейт не обернулся.
– Благодетельный Призрак, – пробормотал он. – Интересно.
Когда несчастный дирижабль с опозданием, но всё же прибыл по месту назначения, пассажиры были уже на грани. Одних отпаивали бренди и виски, другим подносили нюхательную соль. А капитан, постаревший на несколько десятилетий, бегал от одного отсека к другому, проверяя, нет ли новых происшествий.
Наконец дирижабль подтянули к мачте и надёжно закрепили. Для пассажиров прикатили лестницу, и те толпой повалили наружу, ругая всех и вся. Некоторые ещё оставались на местах, отходя от пережитого. И пока наконец не стало ясно, что все живы и здоровы и пришло время спускаться на землю, капитан стоял на мостике и со слезами смотрел в окно.
Вильямсон так и не снял ранец с парашютом и ходил из стороны в сторону с таким деловым видом, словно вся ситуация от начала и до конца была полностью под его контролем.
– Эдельхейт! Где вы были? – спросил он.
– В отделении с двигателем.
– Это вы починили его?!
Глаза