Когда-то Джеймс и сам подрабатывал в юности. Тогда ещё ездили кэбы и громоздкие омнибусы. Пара лошадей тянули его так медленно, что можно было угнаться пешком. Вот он с товарищами и бегал за транспортом в надежде, что выпадет донести до дома багаж выходящих пассажиров. Платили всего пенни, но уже это становилось хорошим подспорьем к семейному заработку. Правда, чаще мальчишки пробегали километры и возвращались ни с чем.
Когда Джеймсу удалось устроиться на фабрику, он посчитал это большой удачей. Труд был тяжёлым, грязным, стоил здоровья, но оплачивался. Джеймс практически вырос на этой фабрике. Кто лучше него знает, что в сырую погоду портится смазка, а в слишком сухую работающая машина создаёт какой-то странный заряд, который притягивает к себе всю пыль и грязь, и надо снова чистить? Кто?
Работа позволила Джеймсу жениться, платить за еду и выпивку, переехать из трущоб. Если бы не это, то его старый дом уже попал бы под снос ради каких-то там железных дорог, и Джеймс бы оказался на улице среди тысяч таких же бедняг… И сейчас, наверное, так и будет.
«Чёртов Вильямсон!» Пнутый черенок полетел в переулок и спугнул крысу. Сокрушённый Джеймс сел там же и прислонился к стене. Оставалось только протянуть руку и просить милостыню, да только её тут сроду не давали. А жена выгонит его, такого бесполезного и безработного, ещё и кастрюлей вслед запустит, а сама уйдёт к этим суфражисткам!
Слёзы обиды потекли из глаз и образовали на щеках чистые водяные дорожки. «Думай, Джеймс. Тебя же кличут Сыщиком. Али такой наблюдательный умелец не сыщет работу?» – подбадривал он себя, но умом понимал, что с приходом прогресса работы стало не больше, а меньше. И сколько уже несчастных закончили свою жизнь голодными и в канавах, не в силах наскрести даже на ночлег.
И тут Джеймса осенило: «Винс!» В первый раз Винс был весьма щедр за сведения о фабрике, да и потом привлёк по какому-то странному делу, но заплатил! На фабрику Винс так и не устроился, и Джеймс не знал, откуда у того деньги, но, может быть, ещё найдётся?
И тут словно по волшебству сидящего Джеймса накрыла тень, а в ноздри ударил знакомый запах керосина и мокрой пыли, исходящие от бомбазиновой куртки.
– Мой старый приятель, чего это ты тут сидишь такой разбитый? С женой, что ли, поругался?
– Винс!
Усмешка друга и озорные огоньки в его глазах тут же привели Джеймса в чувство. К тому же это был тот редкий момент, когда Винс не прятал глаза за гоглами и можно было увидеть их миндалевидную форму и тёмно-карий цвет.
– Куда там! Всё хуже! Катастрофа! Я погиб! – стенал Джеймс как можно жалобней, и это даже было правдой.
– Что стряслось?
– Ну…
Джеймс замялся, вытер лицо и потёкший нос рукавом, явно на что-то намекая.
Винс звонко рассмеялся:
– Ла-а-адно, пойдём выпьем, и ты мне всё расскажешь. Я угощаю.
Джеймс просиял так, словно ему явился ангел. И вот несчастный работяга уже сидел в баре, поглощал пиво под звуки скрипучего пианино и жаловался на жизнь, фабрику и мистера Вильямсона.
– Ага, значит, после статьи Вильямсон перевернул фабрику вверх дном и заставил проверять и перебирать все детали и двигатели, – подытожил Винс.
– Ну да! Вопил, что двигатель из какой-то там серии оказался бракованным, и не глядя уволил всех, кто к этой серии прикасался. И меня!
– И тебя…
– Горе мне! Я на этой фабрике ещё мальчишкой трудился. А теперь всё! Жена меня выгонит! Я останусь без крыши! За что мне это?
– За репутацию Вильямсона, – зловеще произнёс Винс.
– Чего?
– Я слышал, из-за бракованного двигателя шум поднялся не только на фабрике. – Винс понизил голос. – Поговаривают, что техника Вильямсона перестала быть надёжной. Вот он и устроил показательный разнос с увольнениями, чтобы лицо своё сохранить. Мол, это не он, это всё растяпы-работники.
– Вот козёл! – в сердцах воскликнул Джеймс и стукнул кружкой по столу.
– Козёл, несомненно, – многозначительно кивнул Винс. – Вот что. Я работу другую нашёл. В этом городе много богатеев, которым нужны разные услуги.
– Так ты разнорабочий? – наклонил голову Джеймс. – Потому что в последний раз…
– Ага, разнорабочий, – улыбнулся Винс, – и беру тебя в помощники. Денег нам обоим хватит.
– Правда? – Джеймс так и просиял, не веря в свою удачу.
– Правда. И пусть Вильямсон пожалеет, что поступил так с тобой и другими честными работягами. За нас!
Винс поднял стакан с джином, и Джеймс с энтузиазмом поддержал тост:
– За нас!
В глазах Винса на миг загорелся хитрый огонёк. Впрочем, Джеймсу наверняка показалось. Он был счастлив.
* * *
Инес сидела в паромобиле отца и нервно теребила складки платья. Утро в её доме было недобрым. Таинственный вор продолжал кошмарить её семью и лишать покоя отца, а тут ещё и журналисты снова устроили охоту за сенсациями.
Отец с раздражением бросил газету на стол и пнул ножку стула. Его крики и ругань слышал весь дом, и слуги старались не попадать под горячую руку. Через некоторое время отец почувствовал боль в груди, и Инес спешно послала за доктором.
Появившийся на пороге Эдельхейт застал её бессильно вздыхающей над пустым пузырьком отцовского лекарства.
– Мистрис Браун, что случилось?
Уставшая Инес рассказала ему всё: о здоровье отца, о его вечно гневном настроении, о тревогах о фабрике. Прокляла вора, газеты и своё бессилие. До того как Инес осознала, она уже плакала на плече Эдельхейта, что отец хочет снова выдать её замуж, как только для этого наступит приличный для светского общества срок, и тогда ей придётся снова переехать и во всём подчиняться мужу, а отец останется один.
Эдельхейт слушал, не перебивая, лишь слегка похлопывал Инес по плечу. Вся эта ситуация выглядела из ряда вон выходящей, если бы их увидел кто-то из слуг… Но Гай не отстранялся, не напоминал о приличиях, а только слушал.
И лишь когда Инес закончила и поняла, что подошла непозволительно близко к малознакомому джентльмену, то отшатнулась с испугом:
– Я… то есть… ох.
Лицо Инес зарделось смущённым румянцем. Было видно, что она готова провалиться сквозь землю от стыда.
– Не беспокойтесь об этом, мистрис Браун, – тепло улыбнулся Гай, словно ничего не произошло. – Если вам неловко, то я ничего от вас не слышал. Но позвольте спросить про газету. Сегодня я не покупал номер и