Эдельхейт тяжело вздохнул и готов был поклясться, что Вильямсон этот вздох почувствовал. Со дня ограбления банка между ними повисло заметное напряжение. Вильямсон просит убить человека. Как защищать такого клиента?
Эдельхейт не дал Вильямсону определённого ответа, и это стало той чёрной кошкой, что пробежала между ними. Пусть на публике они и вели себя по-прежнему. Но по-прежнему ничего не было.
На сцене под драматичные аккорды трубачей балерина простёрла руки к золотому автоматону и замерла в поклоне перед ним. Занавес опустился, свет в газовых рожках снова зажёгся, а зрители повставали со своих мест на антракт.
– Чудесный балет, мистер Хадингтон, – обернулась на директора театра Инес, изо всех сил стараясь не встречаться взглядом с Эдельхейтом. – Это ведь вы его поставили?
– Как и все спектакли в этом театре, – важно поклонился директор. – Чрезвычайно рад, что вам понравилось, леди Браун.
При упоминании этой фамилии Вильямсон едва заметно вздрогнул.
– Автоматон особенно хорош, – продолжала Инес. – Его движения как у настоящего танцора.
– Я, признаться, обращался к вашему уважаемому отцу с просьбой сделать нам главного героя или хотя бы реквизит. К сожалению, мистер Вильямсон довольно категорично отказался. Но мы всё же вышли из положения, и ваша похвала для меня – величайшая награда за труды.
– Это вы хватили, мистер Хадингтон, – усмехнулся Милсворд. – Всем известно, что мистер Вильямсон никогда не изобретает и не конструирует на заказ. К нему обращались даже люди из парламента с весьма внушительным по цене предложением, а Вильямсон отказал им.
– Мои изобретения могут ездить, греть, светить, музицировать, даже летать, Милсворд. Но они не стреляют.
– Потрясающий пацифизм, – отозвался Милсворд без похвалы.
– Полагаю, ваши колёса они уже купили? – невинно спросил Эдельхейт.
– Военная тайна, – довольно улыбнулся транспортный магнат.
– А мистер Фаулер не присоединится к нам? Странно, что его не было на первом акте. Вы же пригласили его? – простодушно спросила Инес для поддержания светского разговора, но Хадингтон неожиданно замялся и неловко поглядел на Вильямсона.
– Дайте угадаю, – заметил Эдельхейт. – Вы пригласили мистера Фаулера, а тот отказался сидеть в одной ложе со своим бывшим клиентом? Или отказ исходил от вас, мистер Вильямсон?
Вильямсон недовольно хныкнул. Милсворд усмехнулся уголком губ. Инес растерянно переводила взгляд с одного джентльмена на другого. Эдельхейт хотел уже было пояснить всё для неё, но его опередил Милсворд-младший:
– По мнению мистера Вильямсона, банк после попытки ограбления перестал быть надёжным. По этой причине ваш отец прекратил сотрудничество с мистером Фаулером и продал его акции. Это нанесло репутации мистера Фаулера большой урон, его акции обвалились в цене, а состояние сильно уменьшилось. Всё-таки ваш отец был важным клиентом и акционером банка. И с тех пор мистер Фаулер держит на вашего отца некоторую обиду. Я правильно всё изложил, мистер Вильямсон?
– Не вижу смысла это обсуждать. Моё право делать со своим богатством и капиталом всё, что захочу.
– Разумеется, – смиренно согласился Милсворд-младший. – И всё же мы с отцом не разделяем вашего пессимизма. Все наши акции остались при нас… даже кое-что прибавилось. Вот увидите, они ещё вырастут в цене.
– А вы, молодой человек, разбираетесь в акциях? – скучающе отозвался Вильямсон.
– Я бы назвал это своим хобби.
Эти двое так и вели светскую беседу. Милсворд-младший уже не пытался завладеть вниманием Инес. Теперь он из кожи вон лез, чтобы понравиться Вильямсону. Милсворд-старший наблюдал за этим как за карточной игрой.
Инес чувствовала себя неуютно, оттого что посторонний человек знал о делах её родного отца куда больше, чем она сама. Но ещё более её угнетало то, что все считали это нормальным. Женщина не интересуется бизнесом, не читает газет. Она только наряжается в красивые платья и раздаёт пустые похвалы второсортному балету.
Эдельхейту, может, и хотелось её утешить, но это бы непременно заметили, а он совсем не собирался быть объектом внимания сегодня. Напротив, мысли Эдельхейта текли в ином направлении, ибо единственным развлечением для человека такого склада были загадки, какие могло предоставить это старинное здание. И Эдельхейт намеревался проверить все места нераскрытых краж, подборку которых он кропотливо собрал из газет и архивов, когда получил пресловутое приглашение на балет. Словом, собирался наконец-то развлечься.
Эдельхейт под шумок разговоров выскользнул из ложи и отыскал лестницу вниз. От обилия красного в интерьере голова шла кругом. Даже цветные постеры афиш не могли перебить оттенок стен, отделанных бордовым бархатом и деревом. Кое-где ещё оставались следы от настенных канделябров, которые заменили на газовые рожки. Их яркий желтоватый свет рассеивал ощущение красной пещеры и придавал театру определённый уют. Единственное, что не было красным – это выгнутый, как купол, потолок над зрительным залом. Потолок покрасили в голубой и нарисовали золотой краской звёзды.
В конце концов Гаю удалось спуститься в зал. Половина зрителей отправилась разминать ноги, другие остались на местах, обмахивались билетами как веерами и обсуждали то балет, то других гостей. Эдельхейт прошёл мимо и направился в сторону бокового кармана сцены. Он забыл спросить разрешение у директора театра, но надеялся что-нибудь придумать, если его остановят за кулисами.
Однако Гай замер на полпути. Прямо перед ним на авансцене стояла та самая тройка бронзовых лошадей. Их конструкция была изумительна…
* * *
Винс вжался в стену, спрятавшись за картонным изображением какого-то дома. Слева лицо щекотали розовые перья, справа путь преграждала огромная золотистая рама. Когда голоса рабочих стихли, он выглянул из своего тёмного убежища и прокрался мимо перекладин с вешалками к светлому коридору. Артисты, должно быть, ушли в свои гримёрки переодеваться, а рабочие готовят сцену для следующего акта. Времени мало.
Винс ещё раз проверил карманы и убедился, что его собственный «реквизит» при нём. За плечами болтался мешок с одеждой. От нынешней сильно пахло, и нужно было успеть переодеться. Но не раньше, чем сделает дело. Винс обошёл несколько мест и разместил свои «игрушки», которые он мастерил последние несколько дней в часовой башне, и вернулся к кулисам.
Прислушался. Рабочие уже должны закончить декорации для второго акта и уйти на перекур. Винс затаился за густо нагруженными вешалками и стал напряжённо ждать. Он ненавидел полагаться на случайности, но сейчас всё зависело от того, покинут ли рабочие место действия. Минутная стрелка часов играла на нервах, как скрипач по струнам.
Наконец шаги прошли мимо и затихли в боковом коридоре. Винс посмотрел по сторонам, оглядел высокие колосники и, когда убедился, что там никого, вышел на середину сцены.
Лишь один занавес отделял его от десятков глаз. От раскрытия замысла. От краха всего, чем Винс занимался последние несколько