– Не знал, что в Гласстоне столько уважаемых дам и джентльменов. У графини Мур и того меньше, – сказал он Бонсу вместо приветствия.
– Так у графини не проводят гонок. Места в её зале маловато, – расхохотался Бонс, и его румяные круглые щёки стали ещё краснее. – Вы впервые на таком мероприятии? И как впечатления?
– Чувствую себя козой в загоне, – прокомментировал Эдельхейт, глядя на бесконечные перегородки и толпившихся там людей.
– Это с непривычки! Хотя кое-кому до сих пор не нравится. Верно, мистер Вильямсон?
Гай обернулся туда, куда смотрел Бонс, и заметил своего нанимателя за маленьким круглым столом. Второй стул напротив него пустовал.
– Не люблю шум, – ответил Вильямсон и сделал глоток виски.
– В этом мы с вами похожи, сэр, – улыбнулся Эдельхейт и поводил глазами по толпе. – А Инес тоже здесь?
– Мисс Вильямсон, к вашему сведению, – предупреждающим тоном сказал её отец.
– Миссис Браун – к вашему, – парировал Эдельхейт.
От фамилии Браун Вильямсон заметно дёрнулся. Он одарил Эдельхейта строгим взглядом, словно делал замечание, что преступник всё ещё на свободе. Бонс ничего не заметил… или сделал вид, что не заметил.
– Миссис Браун была тут, но прямо перед вашим приходом сказала, что хочет посмотреть мобили поближе, – пояснил он.
При этих словах Вильямсон деловито встал из-за стола и направился к упомянутым паромобилям, словно собирался занять место сопровождающего своей дочери раньше, чем это сделает Эдельхейт. Гай не сомневался, что Вильямсон понятия не имеет о визитах Инес к нему на чердак.
– Мистер Эдельхейт! – позвали позади. – Рад вас видеть.
Навстречу Гаю радостно шагал Гарри Милсворд. За ним сдержанным шагом шёл его отец.
– Вы пропустили первый тур. – Гарри дружелюбно пожал руку. – Я боялся, что приглашение от меня покажется вам недостаточно веским, но я рад, что вы всё-таки пришли.
– Я хожу не на все мероприятия, но здесь, признаюсь, любопытство меня одолело, – улыбнулся Гай. – Что я пропустил?
– Из пятнадцати участников осталось шестеро. Они снова поедут по тому же маршруту. Кто после третьего круга придёт первым, тот и победитель. Наша с отцом машина одержала победу в прошлом туре, поэтому ещё не поздно поставить на нас. Вон, видите ту изумрудную, с изображением колеса и крыльев?
– Благодарю, но я не увлекаюсь ставками. К тому же, уверен, соотношение будет не на моей стороне.
– Ваша правда. На нас поставили многие. Я даже сам хотел сесть за рычаги, но отец не позволил.
– А паромобиль мистера Вильямсона тоже участвует?
– О нет, – ответил Гарри. – Мистер Вильямсон никогда не ставит свой паромобиль на гонки. Мне всегда было интересно, почему, ведь он создатель парового двигателя. Наверняка лучше других знает, как выжать из этой крошки максимум.
– Или не знает и боится опозориться на людях, – бросил Милсворд-старший.
Эдельхейт удивлённо обернулся на него, затем на младшего. Гарри виновато пожал плечами и прошептал:
– Я был бы признателен, если бы вы не передавали эту реплику мистеру Вильямсону. В последнее время они с моим отцом не в ладах.
Тут прозвучала команда, и водители заняли свои места за рычагами паромобилей. Двигатели заурчали и пустили клубы пара. Распорядитель поднял руку с маленьким пистолетом и выстрелил вверх. Толпа взревела, взвизгнули колёса, и паромобили сорвались с места.
Эдельхейт ничего не разглядел в облаке пара, но после того, как машины скрылись вдалеке, зрители начали со знанием дела обсуждать:
– Паромобиль мистера Пинкена сделал фальстарт.
– И этим только сорвал давление. Это ему ещё аукнется.
– Всё дело в теплоёмкости. Победит тот, у кого больше котёл!
– Вы видели новенькую трубу на мобиле Милсворда? Он сменил форму на каплевидную, вот и выиграл прошлый тур. Всё дело в трубе!
Это продолжалось, пока участники не приблизились к линии для второго круга. Три машины ехали друг за другом, словно на скоростном параде. Ещё трое терялись за ними. Лидировал бордовый паромобиль с гербом в виде лошади. За ним ехал изумрудный паромобиль Милсворда. Третьим, как узнал из разговоров Гай, был чёрный мобиль Хэлсвуда, владельца шахт. Следом сердито лавировал жёлтый мобиль упомянутого Пинкена.
– Отступление временное, скоро наверстает, – говорил в никуда Гарри Милсворд.
Его предвкушение передалось и отцу, и они вместе болели за свою машину.
– А бывает ничья? – невинно спросил Эдельхейт. – Помнится, на выставке собак мистер Милсворд разделил приз с мистером Пинкеном.
Воодушевлённое лицо Милсворда-старшего тут же скисло. Он сделал над собой усилие и терпеливо пояснил:
– Гонки – это вам не выставка. Они не зависят от предвзятого отношения судей, лишь от результата.
– Что вы говорите? Хотите сказать, что судейство тогда не было честным?
– Мистер Эдельхейт, – шёпотом одёрнул его Гарри. – Не думаю, что стоит развивать эту тему.
– Почему? Не вы ли недавно восхищались моей прямотой? – переспросил он в полный голос.
Саймон Милсворд с прищуром глянул на сына, отчего тот откашлялся и оттянул воротник. А Эдельхейт внутренне порадовался своему излюбленному развлечению – выводить зарвавшихся господ из себя.
Когда паромобили заходили на третий круг, жёлтая машина на миг вырвалась вперёд, но её внезапно занесло в сторону, а из-под капота повалил столб пара. Под охи и ахи выручать водителя бросилась команда мистера Пинкена. Изумрудный мобиль Милсворда тем временем сделал поворот по наружной кромке гоночной трассы и сделал рывок вперёд, пока остальные неуклюже пытались вписаться в поворот по короткой траектории.
– Есть! Вот оно! – воскликнул Гарри, словно исход уже был предрешён.
Он с гордостью оглянулся на отца и удостоился похлопывания по плечу.
Следующее появление участников уже будет означать завершение гонки, и зрители нетерпеливо вытягивали шеи, чтобы хоть на долю секунды раньше соседа увидеть лидера и громко об этом крикнуть, как кричат на мачте матросы, которые первыми завидят долгожданную землю.
Гудевшая прежде толпа ненадолго затихла, прислушиваясь. Вот-вот из-за поворота должен был послышаться рёв паромобилей. Но вместо него все услышали грохот и обернулись в другую сторону. Где-то там разбилось стекло, послышались крики и свистки констеблей. Снова грохот и стекло. Беспорядочный шум, словно сюда летел рой разозлённых ос.
Он нарастал и приближался под охи взволнованных зрителей. Из-за поворота вывалился полицейский, с трудом удерживая на голове шлем. Он в ужасе убегал. За ним на Центральную улицу высыпала толпа грязных людей в лохмотьях, и в их глазах горела ярость