Хиггинс поднял повыше факел и, зажав нос, шагнул на территорию беззакония с чувством упитанной утки на ресторанной кухне.
Он громко постучал в первую попавшуюся дверь, но та чуть не развалилась от его ударов. В окне мелькнул силуэт и тут же скрылся в темноте. Никто так и не открыл. То же повторилось и дюжину дверей спустя. Хиггинс начинал злиться и в придачу замерзать. От местной вони кружилась голова, а его начищенные полицейские ботинки вляпались в чьи-то нечистоты.
С таким настроением он кинулся с расспросами к первой попавшейся девчонке, которую встретил на улице. Она с визгом убежала вглубь трущоб, а несколько минут спустя с той стороны послышалось множество тяжёлых шагов. Интуиция подсказала Хиггинсу: пора валить! И констебль припустил так быстро, что выронил факел и чуть не влетел в столб.
Когда он остановился и прислушался, позади снова было тихо. Но теперь Хиггинс стоял один в темноте посреди вонючего гадюшника и в полицейской форме чувствовал себя кроликом на охоте. В этот момент он готов был послать куда подальше дело, начальство и повышение, лишь бы выбраться отсюда живым! В ночное небо вместе с облачками пара полетели тихие ругательства.
Смех в стороне заставил Хиггинса подпрыгнуть от неожиданности и схватиться за дубинку. Он крутанулся в одну сторону, потом в другую в ожидании атаки, но никто так и не показался. Под высокими сваями чиркнул огонёк, загорелась самокрутка.
– Знатно ругаешься, бобби. Чаво забыл тут? Жить надоело?
– Да вот не надоело, – ответил Хиггинс и с удивлением обнаружил, что стучит зубами – то ли от холода, то ли от страха. – По делу пришёл, а со мной тут говорить не хотят.
– А чего ты ждал? У нас тут бобби не любят. Проваливай, пока можешь на своих двоих.
Констеблю, как гордому представителю закона, полагалось бы ответить на столь явную угрозу, но чутьё подсказывало Хиггинсу, что сегодня не тот случай и не то место. Не буди лихо, пока оно тихо. Этот чужак на него хотя бы не нападает и даже разговаривает с ним. Хиггинс не видел его лица, только выбритый подбородок и пальцы, когда говоривший затягивался сигаретой.
– Слушай, а может, ты мне ответишь?
– Шиллинг, – спокойно отрезал незнакомец.
– Чего?
– Гони шиллинг и спрашивай, чаво хочешь.
Хиггинс про себя проворчал, но всё же полез в карман. Деньги, к счастью, у него были. И если они помогут добиться ответов и поскорее уйти отсюда «на своих двоих», то чёрт бы с ними. Хиггинс бросил монету в темноту, где стоял незнакомец. Тот поймал добычу с хваткой хищника и с шуршанием спрятал в карман:
– Ну? Чаво надо?
– Помнишь, как ваши пошли город громить?
– А чаво не помнить? Весело было.
Хиггинс откашлялся. Сотня разбитых витрин и паромобилей, десятки погибших и ограбленных. Для жителей Гласстона это был день ужаса. Но ничего из этого Хиггинс не стал говорить вслух.
– Прямо перед этим к вам не приходил Джеймс Хоттон?
– Кто?
– Мужчина. Среднего роста, лет двадцать шесть, может, чуть больше или меньше. Тёмные волосы, карие глаза, большой нос, родимое пятно на подбородке, – зачитал наизусть Хиггинс.
– А… этот? Пятно помню. Был. Деньги раздавал. От Милсворда.
– Вот! – обрадовался Хиггинс. – А потом что было?
– А что было? Деньги кончились. На всех не хватило. Сказал, мол, остальное спрашивайте у Вильямсона. Вторая половина с него, а Милсворд своё дело сделал. Ну народ и пошёл спрашивать.
«Ага. Разбивая и грабя всё, что встретится на пути».
– Что-то ещё он сказал?
– Да не-е-е, слинял сразу. Кому не хватило, сразу рассвирепели. Вот и пошли брать то, шо недодали.
– И ты тоже?
За беседой Хиггинс вдруг осмелел, и рука потянулась к наручникам за поясом. Если он, кроме свидетеля, приведёт ещё и нарушителя, и всё в одном лице, то повышению точно быть. Но незнакомец, словно угадав его намерения, громко рассмеялся:
– Не надорвёшься, бобби? Стоит мне свистнуть, как тебя самого тут…
– Я и не собирался! – тут же воскликнул Хиггинс и убрал руку с пояса.
– Ну ясное дело! – смеялся, то ли весело, то ли издеваясь, незнакомец.
Затем он негромко свистнул, а у Хиггинса душа ушла в пятки. Он приготовился бежать со всех ног, но на свист никто не отозвался. Незнакомец по-прежнему стоял у свай один. И курил.
– Это был другой сигнал. Расслабься, бобби, а то в штаны наложишь.
– Можно подумать, это испортит местную вонь, – обиделся Хиггинс.
– Тоже верно, – беспечно пожал плечами незнакомец. – Ну так шо? Вопросы ешо есть?
– Как отсюда выбраться?
– Не скажу.
– Эй! Ты сказал, что ответишь на все вопросы.
– Не-а. Я сказал: «Ты можешь спрашивать, чаво хочешь», а не то, шо я на всё отвечу.
«Вот проныра!» – топнул от досады Хиггинс. Это что же? Он так и останется блуждать здесь, пока его не поймают местные? И вряд ли они будут так же дружелюбны, как этот.
– Да не боись, бобби! Провожу я тебя отсюда, пока драка не началась.
– Правда? – просиял Хиггинс.
– Ага, три шиллинга.
«Вот паршивец!» Но делать было нечего. Хиггинс нашарил в кармане ещё три монеты и отдал незнакомцу. Сейчас этот вымогатель – единственный шанс выбраться из трущоб в целости… если только он не заманит констебля в тупик к своим подельникам!
Хиггинса охватила паника, к сердцу подбирался холод, а ладони онемели. Хотелось схватиться хоть за что-нибудь! Идея надеть на этого парня наручники снова показалась такой соблазнительной. Она сулила спокойствие и безопасность. Но чутьё Хиггинса строго сказало «нет», и пришлось довериться той же мадам Удаче, которая все эти месяцы несла ему в руки сержантские нашивки.
Незнакомец явно заметил внутреннюю борьбу Хиггинса и только хмыкнул.
У горизонта уже светало, когда они наконец вышли на границу восточных трущоб и Гласстона. Хиггинс облегчённо выдохнул. Он хотел рассмотреть лицо провожатого, но было всё ещё темно.
– Ну всё, бывай, – махнул тот рукой.
– Постой, твоё имя?
– Для протокола, шо ли? Забудь.
– Не для протокола. Для меня.
А вдруг работа снова заведёт Хиггинса в трущобы? Союзник за четыре шиллинга ему тут бы не помешал.
– Винс! – воскликнул незнакомец и громко рассмеялся. – А настоящее это имя или липа, решай сам.
И скрылся в сером рассвете.
* * *
В полдень у здания суда собралось ещё больше народа, чем вчера. К журналистам, рабочим, торговцам и просто любопытствующим прибавились вездесущие карманники и брокеры, которые принимали