Но Мерси не хотел сдаваться. Он до последнего верил в справедливость, а потому пошёл к вашему партнёру Саймону Милсворду и всё ему рассказал. Мерси надеялся, что совесть не позволит этому человеку работать с вором по краденым чертежам. Но Брайан Мерси ошибся. И дело даже не в том, что Милсворд не поверил незнакомцу с улицы. Поверил. Вот только сказал: «Да пусть и так. У Вильямсона больше шансов. Я лучше поставлю на него, чем на нищего старика».
– Ложь! Всё ложь!
– Нет, мистер Вильямсон. Это вы лжёте. Вы лгали двадцать пять лет. Лгали своей семье, всему городу, своей стране и всему миру. Но мне не лгите.
Глаза Эдельхейта угрожающе сузились. Ни следа улыбки.
– Брайан ничего не сделал! – вскричал Вильямсон. – У него в столе лежало сокровище, способное превратить город в жемчужину империи. А он, как ювелир, всё обтачивал и обтачивал, пока сокровище не превратилось бы в пыль! Я вытащил эти изобретения на свет! Я поднял захудалый городишко на вершину славы. Я – Отец прогресса!
– Вы вор, Вильямсон! Брайан Мерси как истинный создатель паровых технологий прекрасно понимал ограниченность их потенциала. Рано или поздно технология бы достигла своего предела и была бы уже не в силах обеспечивать Гласстон – давать людям то, к чему сама же их приучила. Это уже происходит. Неужели вы настолько ослеплены собственным тщеславием, что не видите? Вы вставили в механизм города стеклянную шестерёнку, и она уже треснула.
Брайан Мерси был истинный гений. Вы так много общались с ним, но не поняли ни одну из его идей. Первая, как я и сказал, это ограниченность паровых технологий. Вторая – это социальное неравенство. Мерси понимал, что из-за дороговизны производства технологии усилят классовое расслоение. Достижениями прогресса смогут наслаждаться лишь богатые и власть имущие. Он всё понимал, а потому не спешил обнародовать паровой двигатель. Он разрабатывал альтернативный вариант, который был бы в разы лучше, безопаснее, долговечнее и дешевле. Он положил последние годы жизни, чтобы создать технологию, которая бы принесла прогресс всем людям. И была бы настолько изящна и востребована, что стала бы основой нового капитала – капитала человеческого.
– Такого капитала не существует!
– Вам не понять, да? Но подумайте сами, сколько лет, денег и труда нужно, чтобы обучить инженера, способного построить двигатель? Брайн Мерси мечтал, чтобы ценность обрели человеческая жизнь и знания, потому как за прогрессом стоят именно они! Машины не самоцель, машины не соберут себя сами. Вот что он разрабатывал. Технологию, которая изменит мир. Технологию… чертёж которой вы так берегли двадцать пять лет.
– Хватит! Я не намерен это терпеть. Вы болтун и бумажный червь! Откуда вам знать, о чём…
– Двигатель внутреннего сгорания.
Эти слова прогремели громом посреди комнаты. Вильямсон покрылся холодным потом, почувствовал острый укол в груди, но сцепил зубы и терпел. На него смотрел надменный взгляд разноцветных глаз.
– Вы украли всё, – продолжал Эдельхейт. – Все работы Мерси. Паровой двигатель, паровое отопление, заводная башня с часами, оркестр автоматонов, автоматическое пианино, даже детские игрушки, что он придумал для внука, – вы украли всё и выдали за своё. Но вот незадача: Брайан Мерси не успел закончить чертёж своего главного достижения – двигателя внутреннего сгорания. Может, через пару лет он бы сделал это, и Гласстон вошёл бы в настоящую эпоху прогресса, а не его имитацию. Но вы украли всё раньше. Выдали за своё. Дали много взяток, чтобы скрыть правду и подтвердить свою ложь. Однако талант нельзя купить за деньги, и за двадцать пять лет такая бездарность, как вы, так и не смогли понять всю гениальность чертежа и закончить его. Что уж говорить, да вы даже паровой двигатель в дирижабле починить не в силах! А Мерси… он потерял смысл жизни. Его сердце оказалось разбито городом, который он любил больше всего на свете и мечтал привести в век прогресса. Разбито человеком, которому он по доброте душевной показал свои чертежи, посчитав единомышленником с такой же мечтой. Грегор Вильямсон. Я обвиняю вас в убийстве Брайана Винса Мерси!
Каждое слово Эдельхейта звучало как удар палача. И лишь сейчас кивком головы он указал на слуховую трубу возле кресла Вильямсона. Трубу, другой конец которой выходил в бальный зал, полный капиталистов, деловых партнёров и журналистов… и заслонка была откинута.
Вильямсон тяжело застонал. Его сердце разогналось, как слетевший с катушек часовой механизм. Кожа побледнела до цвета золы. Он почувствовал слабость и головокружение, но из последних сил кинулся к ящику и достал револьвер. Гай выхватил свой одновременно с ним.
Несколько долгих мгновений они стояли так, целясь друг в друга. Вильямсон смотрел на человека, которого то презирал, то восхищался им, на человека, которому успел довериться, почти пообещать свою дочь, своё имя… и только сейчас заметил, что Эдельхейт всю беседу говорил на чистом местном диалекте без малейшего акцента.
– Кто ты? – прохрипел Вильямсон.
Вместо ответа Эдельхейт коснулся указательным и большим пальцами своих глаз. И посмотрел на Вильямсона.
Грегор вскрикнул. Раздалось два почти одновременных выстрела. Вильямсон, «торговый принц», «отец прогресса» и лжец, упал замертво.
Заслышав выстрелы, обеспокоенные гости тут же заспешили наверх. Мужчины ворвались в кабинет первыми, женщины охнули. Кто-то вызвал полицию. Но все они нашли лишь тело Грегора Вильямсона, холостые патроны, пустой сейф без чертежей и распахнутое окно, в котором осенний ветер трепал занавески.
Эпилог
– «Грегор Вильямсон – мошенник»! «Мнимый Отец прогресса скончался от болезни сердца»! Читайте в свежем номере!
Возгласы газетчиков раздавались со всех углов. Тираж раскупили ещё до обеда, и весь Гласстон читал историю про человека, который двадцать пять лет строил свою империю на лжи.
В полицию тем же утром прислали толстую папку о ходе расследования Гаем Эдельхейтом дела Призрака. Все улики, умозаключения и выводы вели к разгадке тайны изобретения парового двигателя и вине Грегора Вильямсона. На папке не было имени отправителя, но все понимали, кто её прислал. Папка была перевязана красным шейным платком.
Гай Эдельхейт исчез, и никто его больше не видел.
В день похорон Вильямсона пошёл первый снег. С города сошли все краски. Ночь оставила на воде хрупкие ледяные узоры. Ветер проникал под пальто и морозными иглами тянулся к сердцам. Наступали холода.
На кладбище собралось мало людей. Большей частью журналисты, решившие запечатлеть последний миг великого лжеизобретателя Грегора Вильямсона. Остальные были его домочадцами, они держались