В Ленинграде Морев ориентировался легко, сказывались пять лет учебы в училище имени Фрунзе. Он спустился на станцию метро «Площадь Восстания», с завыванием и свистом из тоннеля вынырнул состав. Вопрос, в какой вагон зайти, не стоял, толпа внесла не спрашивая желания. После морского воздуха Севастополя ароматы подземки унижали и вызывали состояние угнетения. Вскоре он добрался до станции метро «Проспект Большевиков», эскалатор медленно поднимал его к свету и воздуху. Морев вышел на улицу Коллонтай и пошел в сторону улицы Подвойского.
Колыбель трех революций изобиловала соответствующими названиями улиц и площадей.
На улице Подвойского снимал квартиру его друг Володя Напханюк. Он уже год отучился в академии, сдавал летнюю сессию и готовился уехать в отпуск в Севастополь, куда уже и отправил семью.
В подъезде ненавязчиво попахивало продуктами жизнедеятельности ленинградцев. Морев поднялся на третий этаж и позвонил в дверь.
Володя встретил в трусах и фартуке.
– Привет! Проходи, сейчас селедку дочищу, и сядем.
Морев бросил сумку в прихожей и прошел на кухню. Напханюк чистил селедку с тщанием пластического хирурга, не оставляя возможности гостю поперхнуться косточкой. Проведя для контроля пальцем по рыбной филюшке, он нарезал селедку на аккуратные кусочки, красиво разложил на тарелке, присыпал лучком и сдобрил маслицем. Подоспела картошка, сваренная в мундирах. Придерживая крышку, Володя слил воду из кастрюли. Паря, картошка осыхала и становилась неотразимо аппетитной. Морев вытащил из сумки бутылку шила, со спиртным были проблемы, его теперь продавали только по талонам.
Через настежь открытое окно на кухню залетал тополиный пух. Июльскими вечерами в Ленинграде душно. Сели за стол, Морев находился в абсолютно разобранном состоянии, и Володя обратил на это внимание.
– Слушай, я тебя не узнаю, ты чего такой потерянный?
– Сам не знаю. Чего я сюда приехал, на кой мне все это?
– Ты это брось, не дури. Академия – дело нужное.
Когда Морев поступил в училище, Напханюк перешел на пятый курс. Оба они были из Севастополя, знали друг друга, и Володя на правах старшего товарища осуществлял патронат. И после, уже на флоте, он не раз давал Мореву ценные советы. Морев к нему прислушивался.
Понимал он, конечно, что прав Володя, да только пугала предстоящая суета-нервотрепка. Морев глянул на друга глазами потерявшегося спаниеля.
– Да и не готовился я совсем.
– Не дергайся, шпоры напишешь, а пояс я тебе подарю.
– Какой пояс?
Это было произведение искусства. Сшитый из форменной кремовой рубашки с четырьмя рядами ячеек по пятнадцать в ряду, он крепился на животе широкими резинками, пропущенными вокруг поясницы. Каждый ряд и каждая ячейка имели свой номер.
Мореву стало легче, с такой технической поддержкой появилась надежда на успех. Напханюк продолжил наставлять:
– Всерьез сдавать придется только высшую математику. Из морей ты не вылазил, с английским должно быть все нормально. Специальность сдать просто, на кафедре наверняка определились, кого возьмут на обучение. Про физическую подготовку я уже не говорю, подтянешься как-нибудь. Так что не дрейфь, прорвешься!
Он поднял рюмку.
– С приездом, что ли?
Утром, встав пораньше и приведя себя в порядок, Морев довольно быстро добрался до станции метро «Черная речка», всего одна пересадка. Выйдя на воздух, он дождался зеленого света светофора и перешел дорогу. Метрах в пятидесяти правее находилась проходная академии. Пройдя во внутренний двор, он как будто попал в инкубатор, офицеры в кремовых рубашках роились, как цыплята. Определить, кто с какого флота прибыл, не составляло труда, это можно было сделать по фуражке.
Доведенный до комизма уставной головной убор толкнул индпошив к буйному расцвету. Не зря говорят – «Была бы фуражка, а голова найдется», военного без фуражки не бывает. Фуражки шились на заказ, на каждом флоте был свой закройщик, специализировавшийся на шитье фуражек. В Севастополе был Гутник, очередь к нему была полна и неиссякаема, как родник Святой Анны в Почаеве.
На каждом флоте фуражки имели свои особенности. На Балтике их шили с кантом в палец толщиной, на Севере – «грибом», черноморские выделялись внушительным размером. Проблемы были только с Тихоокеанским флотом, там царило смешение стилей.
Вдоволь налюбовавшись картиной и определив по головным уборам, что паритет на количество поступающих между флотами соблюдается, Морев прошел в здание и поднялся на третий этаж, там располагалась кафедра навигационно-гидрографического и гидрометеорологического обеспечения. Кафедра была с историей и традициями. По праву она считалась одной из старейших кафедр академии. Офицеров-гидрографов начали готовить с 1827 года, с момента создания академии. За время существования кафедра сменила много названий, но суть от этого не менялась, в разные годы ее возглавляли В.И. Вилькицкий, Ю.М. Шокальский, В.В. Каврайский, В.А. Снежинский, выпускниками кафедры были Ф.Ф. Врангель, И.П. Де-Колонг, Н.Н. Матусевич, Н.Н. Зубов, А.П. Белобров и другие, чьи имена на флоте почитаются.
Тенденция сохранилась, по крайней мере в отношении профессорско-преподавательского состава. Кафедру возглавлял известный гидрограф контр-адмирал Сойкин, член-корреспондент Академии наук СССР и вдобавок лауреат Государственной премии. Все это дисциплинировало и заставляло соответствовать. Морев подтянулся, поправил фуражку и постучал в дверь.
– Разрешите?
Морев вошел, кабинет был небольшим, но очень уютным. Он скорее напоминал библиотеку ученого: огромный глобус в углу, старинные карты на стенах и очень много книг. За столом сидел адмирал, на вид лет шестидесяти, с добрым уставшим взглядом и прядью волос, аккуратно уложенной через голову справа налево. Тело и разум адмирала находились в гармонии, он был близок к тому, чтобы достичь духовного равновесия. Энергия кундалини поднялась к высшему трансцендентному уровню, над головой мерцал нимб. Вот в такие моменты и приходит осознание того, что адмирал – это не звание, это счастье.
– Товарищ контр-адмирал, капитан-лейтенант Морев для сдачи вступительных экзаменов прибыл!
– Надеюсь, вы серьезно подготовились к экзаменационным испытаниям?
– Так точно!
Густо соврав, Морев покраснел и покрылся испариной.
После знакомства с начальником кафедры он прошел в учебный класс. Там уже сидели пятеро офицеров и готовились к сдаче экзамена по математике. Все друг друга знали по училищу, хоть и выпускались в разные годы. Близких отношений не завязывали, понимали, что из шестерых останутся только четверо. На Тихоокеанском флоте экзамены сдавали отдельно, приемная комиссия выезжала во Владивосток, где и собирались абитуриенты от Камчатки до Находки. Двоих гидрографов там уже приняли.
Обстановка в классе царила сверхделовая, все что-то делали – шелестели справочниками, делали выписки, складывали шпаргалки. Складывали разными способами, кто-то скручивал трубочкой, а кто-то укладывал гармошкой. Морев сразу окунулся в работу, сел за свободный стол и обложился учебниками и справочниками. Перечень вопросов по высшей математике он изучать не стал, а нарезав бумагу