Позади нее раздается тихий звук, будто кто-то зажег свечу. Это странный образ, непонятно, откуда он взялся, но именно эта мысль приходит ей в голову, пока она поворачивается. Затем она замирает, и мысль исчезает.
Женщина, стоящая перед ней, держит необычную свечу – один из тех безвкусных сувениров, что продаются на Хэллоуин. Восковая свеча сделана в форме отрубленной руки, и тот, кто ее выплавил, проделал изумительную работу: Смита могла бы поклясться, что рука настоящая, если бы не нелепость этой идеи. Кто бы стал так использовать человеческую руку? Из кончиков слегка изогнутых пальцев торчат фитили, и каждый горит зеленоватым пламенем. Цвет огня более прочего убеждает ее в том, что это какой-то розыгрыш, возможно, организованный кем-то с химического факультета. Свечи сами по себе так не горят, нужно специально постараться.
Женщина кажется смутно знакомой, возможно, Смита видела ее мимоходом в перерывах между занятиями или еще где. Она не друг и не враг, а значит, это проблема, с которой нужно разобраться быстро и эффективно. Смита складывает руки на груди, переносит вес на одну ногу и смотрит женщине прямо в глаза.
– Что вы здесь делаете? – требовательно спрашивает Смита. – Посторонним вход запрещен.
Женщина молчит.
– Я позвоню охране. Они будут рады объяснить, почему вам нельзя здесь находиться.
Женщина молчит.
Что-то в ее ровном, безразличном взгляде заставляет волосы на затылке встать дыбом. Впервые Смита сожалеет, что не была более общительной, что здесь нет других студентов, которые могли бы ее поддержать.
– Вам нужно уйти, – говорит Смита. – Забирайте свой жуткий реквизит и уходите.
Женщина впервые отвечает.
– Это не жуткий реквизит, – говорит она. – Это настоящая Рука славы. Их трудно сделать, и ими неприятно пользоваться, но не стоит называть ее «реквизитом». Кто-то умер, чтобы этот предмет появился.
– Эрин? – выдыхает Смита. Узнавание нахлынуло, как только женщина заговорила, но вместе с ним пришло ощущение предательства. Почему она сразу ее не узнала? Желание сделать шаг назад, подальше от Эрин и ее «руки славы», что бы это ни было, почти невыносимо. – О чем ты говоришь? Почему ты здесь? Мне жутко хочется, чтобы ты ушла.
– Чтобы сделать Руку славы, требуется рука убитого человека, – говорит женщина – говорит Эрин. – Многие люди выглядят так, будто их убили, но алхимия любит точность. Рука славы будет далеко не так хороша, если взять, например, жертву непредумышленного убийства. Умысел встраивается в плоть. Убийство-самоубийство также является осложняющим фактором. Тот, кто хотел умереть, создает неполноценный свет. Требуется истинная жертва намеренного, предумышленного убийства, и чем более жестокого, тем лучше. Оказывается, насилие также встраивается в плоть. Забавно, какие нужны гомеопатические ингредиенты, чтобы нарушить законы природы.
Губы Смиты непроизвольно кривятся в гримасе отвращения.
– Это ужасно. Зачем ты вообще такое говоришь?
– Я не просто говорю. Я сама убила этого человека. Он был гитаристом. Возможно, ты его помнишь. Обычно он сидел возле «Амеба Рекордс» и играл плохие акустические каверы на поп-песни. Я сказала, что приготовлю ему ужин, а потом разобрала его на части. Я не сильна в алхимии, но я превосходная убийца. – Эрин пристраивает горящую руку на край ближайшего стола. Пламя даже не вздрагивает. – Неважно, что я не так уж хороша в алхимии, потому что это один из самых простых рецептов. Ну, если ты готов совершить убийство и работать с остальными необходимыми ингредиентами. Некоторые начинают нервничать, если предложить им поиграться с топленым детским жиром. Я знаю, что ведутся исследования насчет возможности обновить рецепт, но пока они не увенчались успехом. К сожалению, некоторые вещи просто неизбежны.
Смита наконец-то поддается инстинкту и делает шаг назад. Эрин замолкает, качает головой и улыбается. Это печальная улыбка, как будто она не хочет здесь быть, не хочет все это говорить, не хочет делать то, зачем пришла. Смита обнаруживает, что ей все равно. Она с ужасом начинает понимать, что ее удивление и гнев превратились в страх.
Смита ужасно напугана. Предполагается, что Эрин – ее подруга, они же вместе ужинали на День благодарения, но Смита ужасно напугана.
– Зачем ты пришла? – спрашивает она. Ее голос – тонкая туго натянутая ниточка, которая вот-вот лопнет.
Выражение печали на лице Эрин становится еще отчетливее.
– Ты открыла чужую книгу и прочитала то, что в ней было написано, – говорит она. – Пожалуйста, поверь мне, если бы я могла, я бы не стала этого делать, и мне кажется, по меньшей мере один раз я смогла этого избежать. Вокруг этого момента чувствуются шрамы. Но они должны знать, кем являются друг для друга, чтобы я смогла когда-нибудь их помирить, а это значит, что твоя роль уже написана. Забавно. Они думают, что наконец-то все поняли, а на самом деле не понимают ничего.
Никто никогда не называл Смиту Мехту глупой. Она была лучшей ученицей в каждом классе, к которому соизволила присоединиться, – со времен начальной школы, где другие ученики высмеивали ее за все подряд: за акцент родителей, за то, как пахла ее еда, даже за то, как она заплетала волосы. Над ней издевались с детского сада до выпуска из школы, но она ни разу никому не уступила первенство в академической успеваемости. Она знала, что она им еще покажет. Покажет им всем.
Но теперь она одна в своей лаборатории, и Эрин смотрит на нее с такой глубокой и непреходящей жалостью в глазах, и Смите страшно.
– Пожалуйста, уходи, – шепчет она. – Я ничего тебе не сделала.
– Я знаю. – Эрин делает шаг навстречу. – А хотелось бы. Типа, если бы ты толкнула меня в коридоре или наступила мне на ногу, я бы, может, чувствовала себя лучше. Я хотела бы, чтобы был другой путь. Но его нет. Книга, которую ты открыла, принадлежит людям, которые очень не любят делиться своими секретами. Бейкер и так уже рассказала слишком много. Поэтому сейчас мне нужно, чтобы ты ответила: где результаты теста ДНК Доджер Чезвич и Роджера Миддлтона? Сколько копий ты сделала? Кто видел твои исследования?
Смита не сводит с нее глаз. Эрин спокойно смотрит на нее в ответ: она не пытается ее