Смита втягивает в себя огромный глоток воздуха и хрипит:
– Пожалуйста, помогите.
Все продолжают заниматься тем, чем занимались, никто не оборачивается. Пожиратели пиццы продолжают есть, один смеется, когда другой, дурачась, растягивает плавленый сыр ниточкой от коробки до самого рта. Тот, кто делает «маргариту», говорит остальным что-то неразборчивое, продолжая смешивать ингредиенты.
– Пожалуйста! – на этот раз Смита кричит; ее крик эхом отдается в стенах лаборатории, его нельзя не заметить, его невозможно не услышать.
И никто не оборачивается.
Рука ложится ей на плечо и сжимает его, пока Смита не чувствует, как ключица сгибается под давлением. Как и студенты-химики, с которых она все еще не сводит беспомощный и безнадежный взгляд, Смита не оборачивается.
Губы Эрин касаются ее уха, и она говорит таким тоном, каким ведут дружескую беседу:
– Я тебя предупреждала. Я говорила, что ты уже стала призраком. Если бы ты осталась наверху, ты бы так и не поняла, насколько я была права. Теперь тебе предстоит сделать выбор.
– Пожалуйста, отпусти меня, – шепчет Смита.
– Уже слишком поздно. Слишком-слишком поздно. Но если я убью тебя здесь, они увидят кровь. Я не могу стерилизовать всю их лабораторию, пока они не ушли, даже под защитой Руки славы. Если я убью тебя здесь, мне придется убить и их. Ты этого хочешь?
«Да», – яростно думает Смита, глядя на студентов-химиков, которые смеются, кидаясь друг в друга кусочками пиццы, не подозревая, что всего в нескольких метрах от них нарушаются законы науки. То, что происходит, невозможно. Но она чувствует, как пальцы Эрин сжимают ее плечо, и понимает, что никакое отрицание не изменит реальности ее положения. Она умрет здесь. Все, что ей остается, – это вспомнить, как умереть достойно.
Умереть достойно – значит не обрекать на смерть трех невинных свидетелей только потому, что она не может смириться с мыслью, что они продолжат идти вперед после того, как ее движение остановится.
– Пожалуйста, не причиняй им вреда, – говорит она.
– Хорошая девочка, – говорит Эрин. – Давай вернемся в твою лабораторию. Теперь мы можем воспользоваться лифтом. Ты, наверное, устала.
Смита не протестует, не спорит; она уже попробовала убежать, и это только привело ее к комнате, полной людей, которые не слышали, когда она молила о помощи. Она еще не сломлена, но трещины уже появились, и, когда Эрин уводит ее от дверного проема, она не сопротивляется и позволяет отвести себя к лифту. По какой-то причине кажется совершенно разумным, что эта женщина снова несет горящую руку. Именно этот предмет изолирует их от мира, она это знает, но еще она знает, что не успеет выбить руку до того, как в дело вступит нож.
Чтобы вызвать лифт, приходится нажать кнопку. Колдовство, которое стерло их с глаз всего мира, действует избирательно. В этом факте должен скрываться путь к отступлению. Но Смита не может его разглядеть. Она устала и боится, а ее легкие горят. Выхода уже нет.
Эрин заводит ее в лифт и нажимает кнопку последнего этажа. Двери закрываются. Кабина приходит в движение.
– Мне правда очень жаль, что так получилось, – говорит Эрин, когда становится ясно, что Смита не собирается нарушать молчание. – Ты мне очень нравишься. Ты хороший человек. Если бы у меня был другой вариант, я бы выбрала его.
– Не убивай меня.
– Боюсь, на этот раз это не обсуждается. Все закончится именно так. Остается только вопрос, насколько это будет больно. – Голос Эрин напряжен. Смита смотрит в ее сторону. Похоже, что Эрин больно, что она на самом деле не хочет этого делать. – Пожалуйста, не заставляй меня причинять тебе больше боли, чем необходимо. Просто скажи мне то, что мне нужно знать, и я сделаю все как можно более безболезненно.
– Это из-за Роджера и Доджер?
Легкий кивок, двери лифта открываются, и Эрин подталкивает Смиту в холл.
– Я понимаю, почему ты согласилась, когда они пришли к тебе и попросили помочь. Кто бы не захотел помочь другу? Вдобавок Роджер может быть очень убедительным, когда хочет. Он пока сам не понимает насколько. Он еще не до конца созрел в этой временной линии. Я помню только отрывки из тех, где он созрел до конца, – обычно потому, что он приказывал мне запомнить что-то до того, как нажимал на большую рыжую кнопку, – но это просто «вау». Я никого не могу винить в том, что они делают то, о чем он просит. У тебя не было ни единого шанса с тех самых пор, как он вбил себе в голову эту идею.
– Меня попросила Доджер, – безнадежно говорит Смита. Она сама не знает, зачем пытается возражать Эрин, этой невозможной женщине, которая каким-то образом отрезала ее от мира и вытаскивает ножи из ниоткуда. – Она сказала, что им нужно знать, являются ли они биологическими родственниками, прежде чем они попробуют добиться рассекречивания документов об усыновлении. Я просто пыталась… Я просто пыталась помочь подруге. Вот и все.
Эрин сочувственно смотрит на Смиту и почти нежно ведет ее обратно в лабораторию. Эрин выглядит грустной. Она выглядит так, будто не хочет этого делать, и это ранит больнее всего: Смита умрет, и это ничего не будет значить. Ее жизнь оборвется, а человек, который ее убьет, сделает это не из страсти, не из гнева, не из-за чего-то другого – только со смутным, необъяснимым сожалением.
– Многие из нас пытаются помочь своим друзьям, – говорит она. – Некоторые пытаются изменить мир. Так где записи?
Смита молча указывает на компьютер и на блокноты.
Эрин кивает.
– Ты публиковала результаты где-нибудь в интернете? Есть ли резервные копии за пределами этой лаборатории?
– Нет, – говорит Смита и добавляет без особой надежды: – Пожалуйста.
– Сама все отлично понимаешь, – говорит Эрин.
Она кладет Руку славы на ближайший стол, с силой хватает Смиту за плечо свободной рукой и разворачивает ее спиной к себе. Боль от этого неожиданного захвата настолько сильна, что это застигает Смиту врасплох, и она вскрикивает.
Затем Эрин отпускает Смиту и отступает назад; обе ее руки пусты – нож исчез. Смита смотрит вниз и находит его: Эрин просунула нож ей между ребер с ловкостью фокусника, так аккуратно, что какое-то мгновение он выглядит не столько как орудие убийства, сколько как какой-то странный аксессуар. Рукоять прижата к коже. Крови нет.
Она достаточно знает анатомию, чтобы понять, что это ненадолго. Печати сломаны. Кровь вытекает. Она не умрет – она уже мертва. Ненормально то, что она до сих пор на ногах.
– Спасибо, – говорит Эрин и тянется за ножом.
Смита думает (слишком поздно) сделать шаг назад, убежать;