Но надолго ли терпения местных лекарей хватит? Тем более, когда на их глазах эти незнакомцы требуют лишь меня в качестве лекаря.
Оно-то, конечно, приятно с одной стороны, но с другой… Не время и не место.
Хотя и болезни место и время не выбирает. Что, если пациенту в самом деле очень плохо, пока мы тут спорим?
— Лекарь Бартон, почему бы вам не осмотреть больного? — спрашиваю я, а затем тут же кидаю взгляд на незнакомцев. — В конце концов, у учителя больше знаний, чем у меня. Я лишь ученица.
— Простите, леди Оливия, но ждут именно вас.
— А вот это уже не смешно, — не соглашаюсь я с гостями. — Тот, кого вы привезли, действительно, болен или вы сейчас шутки тут шутите?
Даже сама пугаюсь от того, как быстро рассердилась в этот момент. И так нервы на пределе, они еще врачей перебирать будут, как разноцветные леденцы в вазочке.
Понимаю, если бы в карете была женщина, но они сами сказали, что мужчина. Так что мне туда дорога закрыта. По крайней мере, напрямую.
— Так вам нужна помощь лекарей или нет? — строго чеканю я, пугая уже не только гостей, но и местных лекарей.
Кто знает, может, это все вообще какая-то проверка или способ поссорить меня с наставником? В любом случае, если есть больной… Действительно есть! И если он болен серьезно, то не время торговаться, потому и говорю смело и громко:
— Осмотреть может только лекарь Бартон, я имею право лишь помогать в меру дозволенного. Таковы законы, — отрезаю я, а самой все беспокойнее.
Делегация незнакомцев молчит секунду, вторую, третью, а темноволосый бугай все не сводит с меня взгляда, будто что-то выискивая, а затем выдает:
— Наша вина, не подумали. Просим сюда, поскорее, — кланяется он, указывая путь к карете.
И лекарь Бартон, явно раздраженный всей этой сценой (и я его раздражение разделяю всем сердцем), ступает с каменной дорожки на сушеную истоптанную траву в направлении кареты.
— Оливия, идемте, — зовет меня.
Уверена, он бы с радостью послал всех этих товарищей куда подальше, но не может. Из-за больного, которому, возможно, очень нужна помощь. Если там, конечно, не ловушка.
Ладно, не время сейчас для сомнений и домыслов. Потому я тут же ступаю следом, решив отложить все неприятные мысли и убрать чувства на время работы, вот только в следующие несколько секунд происходит то, из-за чего хочется превратиться в само пламя и всем тут поджарить зад.
Глава 39. Изгнание
Лекарь Бартон заходит в повозку первым, оставляя меня снаружи. Правильно, так и должно быть, чтобы слухи о «преступнице» меньше подтверждались.
Знаю, как за нами сейчас наблюдают местные лекари, оттого напрягаюсь, но стараюсь сфокусироваться на карете и больном внутри. Оттуда доносятся приглушенные голоса. Тот, что громче, принадлежит наставнику, второй, сиплый, едва слышный — видимо, больному. И либо он очень стар, либо уже на краю смерти…
Неприятная мысль, но неизбежная в нашей профессии. Говорят, к этому привыкаешь, но нет… Лишь отчасти… И это всегда проходит по-разному.
Потому вдыхаю поглубже и просто жду, а секунды кажутся вечностью до того мгновенья, когда двери повозки вновь открываются.
Наставник выходит с таким лицом, что хочется его подхватить, чтобы не рухнул. Он еще серее, чем был.
— Что там? — спрашиваю тихо, и Бартон, кинув взгляд в толпу наблюдателей, решает прошептать почти что на ухо:
— Лучше бы тебе самой на это взглянуть, — отрывисто звучат его слова, и это напрягает.
Неужели настолько плохо? Так и тянет зайти в повозку, но нельзя. Не при людях, которые тут же сделают все, чтобы отправить меня как ведьму-нарушительницу на костер за малейшую оплошность.
И Бартон тоже это понимает, потому, кинув мне многозначительный взгляд, делает два шага навстречу местным лекарям.
— Господа, в карете тяжелобольной. Найдется ли отдельная палата? — спрашивает он, хотя по лицам местных видно, что не сдались им ни новые больные, ни мы.
Тем более после того, как один из сопровождающих таинственного больного, четко сказал, к кому конкретно привез пациента. Ко мне.
— Еще и спрашиваете, лекарь Бартон?! После того как не постыдились устроить весь этот цирк перед нашей лекарней? — чуть ли слюной не брызгает местный глава-коротышка и выступает вперед, скрестив руки на груди. Ожидаемо, конечно. Хотя палату выделить мог бы.
— Разговор идет о больном. Давайте составим личное на после, — напоминает Бартон. Справедливо, я бы тоже добавила пару слов, но приходится молчать, чтобы не нагнетать обстановку. И в такие моменты я искренне ненавижу местную иерархию. До дрожи и до скрежета зубов.
— Я уже сказал, что, пока не избавитесь от смутьянки, не пустим! Женщина тут никого лечить не будет.
Внутри всё закипает от злости. Во рту появляется горький привкус, ладони сами собой сжимаются в кулаки, но привычка держаться никуда не пропадает, оттого и встречаю его гневный взгляд с не меньшим гневом.
Честно, надоело им подыгрывать. Знаю, что цена этому «подчинению» — моя безопасность, но иногда просто сил нет терпеть.
— Я и не собираюсь, — отвечаю строго и холодно, хотя попросту хочется послать его к черту. — Как вы видели, я даже не вошла в повозку, и не нарушу иных границ.
— Конечно, не нарушите! И порог этой лекарни вы не переступите! Впрочем, как и никакой иной. Вас нигде не ждут, ясно?! А что касается больного… Раз ему нужна помощь, пусть идёт сюда без вас! — плюется слюной Морэл, и уже этим бесит так, что хочется стукнуть.
Хотя кое в чем он прав, потому и кидаю взгляд на наставника, пытаясь понять, почему в самом деле не отправить больного в лекарню, если дело так плохо?
К чему столько сложностей, если есть возможность обратиться к другим докторам… Нет… По глазам Бартона вижу — причина там есть, и весомая. Но какая?
А местный глава лекарни тем временем продолжает свой ярый монолог:
— Тут есть и другие лекари, а не бабы, возомнившие себя умнее всех и забывшие свое место! — выпаливает он, и внутри вспыхивает такое пламя, что испепелить его на месте хочется.
И как же я благодарна наставнику за то, что в этот момент он не дает мне сделать глупость и