Пройдя еще метров пять, Вириан останавливается у высоких темных дверей, отворяет их и кланяется, мол, заходите.
Захожу, оглядываюсь, ожидая увидеть какую-нибудь разруху. Но, вынуждена признать, что быть разжалованной в этом мире шикарнее, чем замужней и якобы любимой в моем.
Тут не комнатка, тут целые покои, размером со всю нашу с Аркашей двушку. Окна, конечно, не пластиковые, но зато штуки три вдоль всей стены.
Гардины тяжелые, добротные. В центре на узорчатом ковре стоят два дивана и два кресла в бархатной обивке оливкового цвета. Меж ними — кофейный столик с вазочкой, в которой стоит несколько белых роз. Почему-то шесть… Надеюсь, это не намек.
У стен — несколько комодов и буфет, и широкие распахнутые двери, через которые виднеется кровать.
«Неплохо», — отмечаю про себя, а если еще и кормить будут и убирать… Но стоит только вспомнить хозяина этого дома, который может сюда захаживать и что-то требовать, как желание сразу сходит на нет.
— Вириан, — зову женщину, которая в отличие от меня даже не спешила разглядывать место «ссылки» низложенной жены, а стояла у стеночки и тихо вздыхала. — Присядем?
— Как скажете, хозяйка, — говорит она, и тут как начнет реветь взахлеб, что я даже пугаюсь.
Взрослая женщина, лет сорок точно есть, а так расплакалась. Знать бы, где еще достать платок.
Благо, на столе находятся салфетки.
— Вириан, возьми себя в руки. Никто ведь не умер, — говорю я ей.
Хотя, как мне кажется, это Оливия сейчас должна реветь, а служанка ее утешать.
— Не умер, госпожа, не умер. Хвала богам, хозяин от вас насовсем не отказался, и развода не потребовал пока, — говорит она. — Простите, госпожа, простите! Сердце за вас так болит. Вы ведь так старались, все для него делали. Даже готовить научились, такие напекали блины. Сколько раз свои нежные пальчики обожгли.
Знакомо звучит, даже очень. Пальцы я, конечно, не обжигала, а вот весь быт тянула сама. И знала ведь, понимала, что это нечестно.
Пару раз даже пыталась что-то предпринять, намекнуть по-мягкому, что, мол, вместе же работаем, а я порой и больше. Но в итоге решила, что проще делать все самой, чем просить и слышать тирады в ответ.
— За что же он так с вами, госпожа? — все причитает Вириан, да так, будто хоронит заживо.
Потому и не могу не спросить:
— Стать низложенной женой так плохо?
Женщина тут же перестает плакать, кидает в меня такой взгляд, будто я спросила, почему рыбы плавают, а не летают.
Ясное дело, я знала, что вопросы будут вызывать недоумение, как и мое поведение, наверняка отличающееся от поведения прежней хозяйки.
— Не смотри так, Вириан, прошлый обряд так сильно ударил по мне, что я едва вспомнила, кто я, когда очнулась, — говорю женщине. — Сейчас уже лучше, но в голове туман. А я не хочу, чтобы… — Лишь сейчас понимаю, что даже не знаю имя генерала, а по должности звать его не стоит. — Муж об этом знал.
— Госпожа… — шепчет Вириан, да смотрит на меня так, будто я умерла да воскресла. — Оно, может, и к лучшему, что все так стало. А то я гадаю, отчего вы спокойны. Думала, уж не лишились ли рассудка⁈
— Пока что нет, и лучше бы мне вспомнить все, пока другие не прознали. В смутные времена не стоит открывать свои слабости другим.
— Да, вы правы, моя госпожа. Я расскажу, я вам все расскажу, — обещает Вириан, а мне лишь остается задавать правильные и менее подозрительные вопросы.
Глава 6. Части мозаики
Просыпаюсь с первыми красками рассвета по привычке, и взгляд упирается в темно-бордовый балдахин той самой чужой постели, в которой я уснула вчера после долгих разговоров с Вириан.
В воздухе еще витает аромат белых роз, а на тумбочке возле кровати лежат местные вестники, которые я попросила принести, чтобы не казаться уж слишком подозрительной в своих вопросах. А их было у меня много.
Чего только стоило сдержаться, когда Вириан назвала генерала драконом. Сначала я, конечно, решила, что это образное выражение. Мать моя тоже иногда Аркашу крокодилом называла, но чем дольше слушала я Вириан, тем четче понимала, что никакой образности в ее словах нет.
Вот и засыпала с мыслями о том, что мир магический, и муж у меня нынче, тоже почти бывший, дракон. Хотя чего удивляться после того, как меня в этот дом перенесли через какую-то арку?
Однако я все еще надеялась, что проснусь в своей постели, раздам на орехи тем, кто заслужил, позвоню той, по кому искренне скучаю, но нет. Орехи раздать получится, видимо, местным. А скучать придется и дальше.
Расспрашивать Вириан о том, как устроен мир, я сильно не стала, это было бы слишком подозрительно. Сколько раз я видела людей с амнезией. Они не помнят, кто они, но не удивятся при виде автомобиля.
Вот и мне пришлось делать вид, что слово «дракон» — для меня вполне привычная вещь, а недостаток информации пыталась возместить прессой. Полезно, но дыры в понимании остались.
Так же, как и вопросы касательно жизни Оливии.
— Такие высокопочтенные господа, как лорд Кайрон, обычно выбирают в жены самых юных и красивых. Вы тоже красивы, моя госпожа. Но вам было уже двадцать пять, когда из всех претенденток, он остановил выбор именно на вас, — так мне сказала Вириан.
Еще и добавила, что к двадцати семи Оливия считалась бы старой девой.
Почему все случилось именно так, Вириан не знала, а я не стала сильно расспрашивать. Может, полюбил, а потом «состарилась» и новой крови захотелось, новой страсти. Кто знает? Может, дело было лишь в наследниках.
Но то, что Оливия красива, я оспорить не могла и не хотела. Темные пышные волосы, милое бледное личико. Карие большие глаза, вот только в их глубинах уже успела поселиться знакомая мне усталость. Та самая, когда стараешься, а этого то ли не видят, то ли видеть не хотят. Не ценят…
— Ох, госпожа, сколько вы всего делали, чтобы понести. Сначала, конечно, ждали. Да и хозяин часто в разъездах был. Служба у него больно важная. Но на третий год вы совсем пригорюнились, — рассказывала мне Вириан.
—