Он прижал меня к стене. Студенты, проходя мимо, косились. Было ужасно неловко. Я поправила волосы, отряхнула юбку — хоть какое-то достоинство сохранить.
— Алекса, скажи честно, ты дура? — спросил он холодно.
Я вспыхнула.
— Сам дурак!
— Я ещё раз тебя спрашиваю, Алекса. Ты дура? Как ты могла уехать и никого не предупредить? Ни родителей, ни меня?
— Но… бабушка знала!
— Я ещё раз спрашиваю, ты дура?
— Не груби мне! — я топнула ногой. — Я пожалуюсь на тебя!
— И кому же ты пожалуешься? — его губы скривились. — Отцу? Думаешь, он тебя пожалеет? Нет. Он добавит и лишит денег. Хотя я бы уже это сделал. После того, что ты устроила.
Я замерла. Возмущение сдулось. Во что я влипла?
— Или ты к матери побежишь? — продолжал он. — После того как отвернулась от нее, м? Дочка из тебя так себе вышла. Да и сестра… такая же. Можешь дальше наслаждаться своей жизнью. Но своё будущее ты уже губишь.
Я стояла, ошеломлённая. Губы дрожали. Мне хотелось расплакаться. Я только прошептала:
— Ты чего, Мирей? Что случилось?..
— Ничего, — он махнул рукой, словно отмахнулся от меня как от назойливой мухи, развернулся и пошёл вперёд.
А я… я уже не выдержала.
Я поспешила за ним, хватала его за руку, дёргала, забегала вперёд, спотыкалась на каблуках. Но брат был выше меня, плечи у него шире, шаги длиннее — еле поспеешь.
— Мирей, да объясни ты мне наконец, что происходит! — почти взвизгнула я.
Он отмахивался, делал вид, что меня вовсе рядом нет. Только когда успел пройти три шага и понял, что я уже не бегу за ним, остановился, резко развернулся, зло свернул глазами и процедил:
— Берись за ум. Открой глаза. Ты своими куриными мозгами вообще ничего не понимаешь! Займи уже чью-ту сторону!
— А ты?! — вспылила я. — Ты выбрал, да?
— Да. Я люблю мать и отца. Точка.
Я остолбенела. Стояла посреди огромного холла, а мимо студенты то и дело задевали меня плечом. Но я не обращала внимания.
Бабушкины слова снова и снова гулко стучали в голове: неправильная… неправильная внучка.
А потом и слова Мирея не добавляли мне спокойствия.
Почему? Почему у меня куриные мозги? Почему я ничего не понимаю?
Я прикусила губу. Пусть он наговорил мне грубостей, пусть не захотел выслушать… Но я сама решу нашу общую проблему. Сама!
Вскоре я оказалась в кофейнице. Взяла себе сладкий пирожок, с шоколадной начинкой и обедала с таким видом, будто всё в мире прекрасно. Но внутри всё бурлило.
Вернувшись в свою комнату, я решительно достала блокнот, перьевую ручку и села составлять план.
— От чего бабушка может считать меня неправильной? — вслух спросила я у зеркала.
Ответ пришёл слишком быстро: это всё потому, что у мамы нет родословной. Она сирота.
Я вывела на листе цифру «1», жирно обвела её и даже три восклицательных знака рядом поставила.
— Так вот! Лучше уж бастард, чем сирота! — воскликнула я, вскакивая с кресла. — Если мама бастард, значит, у неё хотя бы один родитель аристократ. Значит, в ней будет половина чистой крови! А это уже не мало!
Я ходила по комнате взад-вперёд, плиссированная юбка взметалась и опускалась, каблучки постукивали.
План был простым и гениальным.
Ну, может, чуточку трудный.
В столице всего два приюта для сирот. Кажется, мама когда-то упоминала, что жила в восточной части.
Да! Я прямо вспомнила её слова. Значит, туда и поеду!
Я снова переоделась: облачилась в моё любимое небесно-голубое платье, нацепила сапфировую брошь, уложила волосы, надела шляпку с вуалью. «Встречают по одежде! Говорила бабушка!
Я гордо вышла из комнаты, покинула Академию, поймала возницу.
— В восточный приют! — приказала я. — Живо!
Я сама во всём разберусь. Найду доказательства. И тогда, когда предъявлю их бабушке, посмотрим ещё какая я неправильная внучка!
Мысль о том, почему мама сама этого не сделала, не нашла своих родителей, даже не задержалась в моей голове.
«Как говорит бабушка, моя мама… добрая, конечно, но слишком простая. Кровь даёт о себе знать. Ей ведь не понять настоящих тонкостей высшего света. Она может стараться сколько угодно, но до настоящих леди ей никогда не дотянуться».
Я сжала кулачки, чувствуя, как лицо горит от обиды. Правильные внуки… неправильные… простая кровь…
Я найду корни матери. В приюте должны храниться сведения.
Глава 37
Алекса
Спустя час я подъехала к приюту.
Первое впечатление было… удручающим. Я расплатилась с возницей, карета отбыла, а я всё стояла около высоких двухметровых кованных ворот, не решалась сделать шаг.
Нет, конечно, приют не выглядел заброшенным. Мощёная дорожка уходила вглубь двора, там аккуратными рядами были высажены деревья, всё чисто, ухожено. Но само здание… тёмно-серое, с простыми узкими окнами, без единой изящной лепнины, без привычной мне роскоши.
Серые стены, серые ставни, серая крыша. Глазу даже не за что зацепиться. Всё казалось холодным, негостеприимным.
Я подошла ближе, замерла прямо у самых прутьев. Через щели видела, как во дворе бегают дети — маленькие, худенькие, в одинаковой серой форме. И всё же одежда их была чистой, аккуратной. И лица — довольные. Они смеялись, перекликались, играли.
Я перевела взгляд на себя. На моё небесно-голубое платье, отглаженное до последней складочки, на вуальку на шляпке, на сапфировую брошку. И вдруг почувствовала себя не в своей тарелке — как будто вырядилась новогодней ёлкой, не к месту и не ко времени. Но отступать я не собиралась.
Я потянула магический звонок и стала ждать. Увидела, как мне навстречу идет девушка. Она была на пару лет моложе меня. Серая форма: пиджак, длинная юбка, чёрная рубашка. Волосы заплетены в простую косу. Ни грамма косметики, ни украшения.
— Добрый день, леди. Что бы вы хотели? — спросила она, вежливо, но сдержанно.
— Я… хотела бы поговорить с вашим директором, — неуверенно начала я, но потом пересилила дрожь в голосе. — Это важно.
— Цель визита? — продолжила она, чуть прищурившись.
Я глубоко вдохнула.
— Моя мама… она воспитывалась в этом приюте. И я хотела бы узнать о ней.
Девочка вскинула брови.
— Как вас зовут? Я должна доложить директрисе.
— Я… Алекса Вейрская, — произнесла я.