А потом и вовсе бросает:
— Я останусь здесь. Это мой дом.
— У тебя же беременная любовница! — взвизгиваю я.
Пожалуй, это впервые за весь этот долгий день я позволяю настоящим эмоциям проявиться.
— Ты плохо меня слышишь, Лия, м?
Глава 6
Пожалуй, это впервые за весь этот бесконечно унизительный день я позволяю себе быть настоящей. Живой. Раненой. Больной. Преданной женщиной.
— Ты спал с ней, пока я… — голос срывается. — Пока я ещё верила, что ты просто устаёшь. Что ты холоден потому, что много работаешь. Что это… пройдёт.
Он молчит.
Я и не жду слов. Но вдруг замечаю — челюсти его снова сжаты. Зрачки слегка вытянуты. Он борется.
— Ты выбрал. И я не держу.
— Я не сомневался в тебе, — холодно бросает он. — Знал, что ты примешь всё как должно.
Ухмыляется мне в лицо.
Только глаза — блестят злостью.
— Пей чай.
Беру чашку, а у самой внутри всё вспыхивает и рвётся. Он не отрицает. Не просит прощения. Он изменил. Он разводится со мной. Более того — считает нужным сидеть теперь здесь.
— Я не хочу, чтобы ты приходил в этот дом.
— Я уже сказал. Он — мой.
— Как ты себе представляешь нашу дальнейшую жизнь? Женишься на Марии, а ходить будешь ко мне?
— Отчего нет? Удобно, не правда ли? — муж подаётся слегка вперёд, смотрит неотрывно, пронизывающе тёмными глазами. — Ты была женой, потом станешь любовницей.
— А как же твоя репутация? Ты ведь о ней печёшься, — цежу сквозь зубы, пока внутри всё пульсирует от гнева.
Надо же. Отлично решил устроиться.
— Как и наша дочь. Хотите замять ситуацию.
— Что хочет Алекса — я не знаю. И мне плевать на то, что хотят другие.
— Отчего же ты тогда просишь меня быть благоразумной?
— Ты моя истинная. Я беспокоюсь о тебе.
Я резко втягиваю воздух сквозь сжатые зубы.
Он… жалеет меня? Это ведь жалость?
Боги, как же она оскорбительна для меня.
— И раз это мой дом — то я буду приходить сюда, когда мне заблагорассудится.
— Чёртов подлец, — цежу и резко встаю.
Отталкиваю чашку с чаем, от которого сейчас тошнит.
Аларик мрачно проводит взглядом расползающуюся лужицу нежно-зелёного цвета по белоснежной скатерти. Потом переводит взгляд на меня — и он вспыхивает желтизной.
Но я не вижу в нем прежней злости. Я вижу удовольствие на дне его глаз.
Злость сменяется огнём. Желанием.
Воздух в гостиной сгущается. Я чувствую, как начинает искрить.
Ноздри улавливают усилившийся в разы запах смолы и кедра. Он хочет меня.
Я сжимаю кулаки и делаю шаг в сторону от стола.
Накрывает воспоминанием — того, как нам было хорошо. Когда-то.
— Тогда уйду я, — гордо вскидываю подбородок.
А у самой всё внутри дрожит.
Делаю шаг — но Аларик перехватывает мою руку, дёргает на себя.
Слышу рычание, зарождающееся у него в груди.
Выставляю руки, упираюсь ими в его дорогую рубашку, отталкиваю.
Но куда там — он же как скала.
— Куда ты пойдёшь, Лия? У тебя ничего нет. Ты останешься в этом доме.
— Плевать. Я справлюсь, — рычу в ответ. Хоть и не драконица.
— Я сказал тебе своё решение. Ты останешься здесь, — рычит он мне на ухо, и по спине проходит рой мурашек. — Я должен знать, где ты.
Проводит носом за ухом. Не могу оттолкнуть его — он сильнее меня.
— Будешь продолжать сажать свои никчемные цветы. Изучать удобрения и способы ухода за травой.
Я вспыхиваю от того небрежного тона, с каким он отзывается о единственном моём увлечении.
Это ранит.
Он не считает это сколько-нибудь ценным занятием.
— Тебе ведь нравится говорить о навозе. О жирности грязи. Закапывать свои золотые кусты, привезённые из соседней Империи — за мой счёт. Так продолжай этим заниматься. Я не против. Оплачу все, что скажешь.
— А ты в это время будешь заходить ко мне? — кривлюсь в отвращении.
— Буду. Ничего почти не изменится. Просто изменится твой статус. На бумаге.
— Да пошёл ты! — вырывается у меня, я отталкиваю его, хочу снова попробовать залепить пощёчину, но тот не позволит. Перехватит руку. Я упираюсь поясницей в стол.
Аларик стоит так близко, что его поза — недвусмысленна.
Достаточно одного рывка — и он усадит меня на стол.
Я вижу это по его глазам, по тому, как искушающе кривятся его губы.
Всё написано у него на лице. Он желает меня. Эта наша перебранка завела его.
Смотрю в его жёлтые глаза. Он скалится в довольной улыбке. Ему нравится моё состояние. Он получает от этого удовольствие.
А я вся красная от злости.
Но прежде, чем мы продолжаем свое противостояние, в дверь столовой стучат.
— Войди, — рявкает дракон. Он снова зол.
Поворачивает голову в сторону двери, но не отходит от меня, пригвоздив к столу. Я чувствую сквозь тонкую ткань платья, как горит его тело.
Я сделала два шага в сторону. А потом — ещё и ещё. Хочу держаться от него подальше.
Пока Агнес несёт на серебряном подносе конверт, Аларик снова смотрит на меня. Следит за моим отступлением, как зверь.
Не глядя, Аларик берёт конверт.
Агнес ретируется, словно её и не было.
Он разворачивает письмо резко. Безжалостно надрывает. Слежу за его пальцами. Бросает конверт на стол. Читает.
Я вижу, как играют желваки на его породистом лице, как сведены в одну линю брови, как хищно раздувается нос. Что-то случилось.
Дракон действительно злится. Поднимает глаза. И кажется — окаменел.
— Потом договорим. И без глупостей, Лия, — предупреждает он.
Я вскидываю подбородок.
— И выпей наконец этот чёртов чай, — цедит он мрачно и покидает гостиную.
А я падаю на стул без сил.
Этот разговор выжал меня.
Только слышу из коридора:
— Отнесите цветы в оранжерею. Поставьте справа, в восточной секции, — приказывает он.
Я подскакиваю. Видимо, пришёл мой заказ.
И да — он действительно дорогой. Можно было бы купить сапфировый браслет. А всё из-за редкости и капризности «Чёрной вдовы», как назвали этот редкий сорт розы. Чёрные бархатные листья источают сладкий, дурманящий запах.
Если долго вдыхать — может начаться головная боль, перерастающая в мигрень.
Опасный и