Занятия у боевиков завершились. Было несколько напряжённых моментов — пара ситуаций, когда щиты дрогнули, когда один из студентов не успевал, и магический удар мог снести с ног. Но я вмешалась, выровняла поток, удержала контроль. Обошлось. В конце концов именно для этого я и присутствовала, чтобы не позволить случиться беде.
Следующая пара была в группе, где училась Мария. Но стоило перекличке начаться, как стало ясно её не было. На этот раз занятие в этой группе прошло ровно, без нарушений дисциплины и глупых смешков, и это было только к лучшему.
После я пообедала в общей столовой: простое, но вкусное жаркое, горячий хлеб и кружка густого отвара. Потом были еще две пары в разных группах, где всё шло по учебному плану, без эксцессов. Рутинно, спокойно, даже немного утомительно.
И лишь вечером, направляясь к своему домику, я заметила её. На крыльце, прямо на ступеньках, сидела Алекса.
Согнув колени, ссутулившись, она выглядела растерянной. Когда заметила меня, поспешно поднялась, отряхнула форменную юбку, будто пыталась скрыть, что ждала здесь уже давно.
Я замедлила шаг.
На половине пути остановилась, не спеша идти дальше. Я не заговорила первой. Хотелось узнать, в каком настроении она пришла.
Алекса сделала несколько быстрых шагов навстречу, и я ясно почувствовала — ещё миг, и она бросится мне на шею. Но в последний момент дочь сдержалась, словно сама испугалась собственного желания.
Показалось, что в ней что-то изменилось.
Я скользнула взглядом по ней. Ни следа от привычных нарядов — ни украшений, ни косметики. Волосы убраны в простую косу, перехвачены черной лентой. На ней была академическая форма.
Она стала заламывать руки, всегда так делала, когда нервничала. На ее лице была… растерянность. Даже страх.
Она остановилась в шаге от меня, заморгала, будто собираясь с духом, и наконец тихо спросила:
— Мам… можно с тобой поговорить?
Глава 46
Мы вошли в домик. Я на ходу сбросила пиджак на стул. Жестом пригласила дочь пройти в сторону небольшой кухни.
— Садись, — сказала я негромко.
Она послушно опустилась на край стула, будто боялась занять слишком много места. Пока я делала для нас чай, Алекса молчала. Я тоже не начинала разговор.
Потом поставила перед ней чашку, добавила в блюдце печенье. Сама села напротив.
Алекса подняла глаза, но взгляд её метался. Словно каждое слово, каждое движение давались с трудом. Я заметила, как она теребит край рукава формы.
— Ну? — спросила я мягко. — О чём ты хотела со мной поговорить?
Она вскинулась — резко, слишком резко, как от внезапного толчка. Щёки её запылали, и слова посыпались сбивчиво, но искренне:
— Мама… мне надо попросить у тебя прощения! — она сглотнула, склонила голову вниз и тихо добавила: — Я… я трусиха. Я плохая дочь. Потому что тогда, в чайном салоне… я промолчала. Я поддержала эти глупые слова бабушки и Марии. Мне так стыдно. Я вовсе не считаю, что ты никто. Я… не хочу, чтобы ты уезжала в монастырь.
Она прижала ладони к коленям, словно боялась поднять на меня взгляд. Голос дрожал, в каждом слове слышалось напряжение и стыд.
Я откинулась на спинку стула.
Я смотрела на неё молча. Слёзы текли у неё по щекам, она пыталась их утереть, но только размазывала по лицу.
Сердце моё сжималось. Хотелось протянуть руку, прижать её к себе, сказать: «Ты не виновата, ты всего лишь ребёнок». Но я удержала этот порыв. Напомнила себе, что ей уже восемнадцать.
— Алекса, — тихо произнесла я. — Какой монастырь? Я никуда не собиралась.
— Но… — она посмотрела на меня, потом отвела взгляд.
— Рассказывай подробнее, Алекса.
— В общем… пару дней назад я была у Марии, в её чайном салоне. Я видела, как оттуда выходила бабушка. Она сказала мне, чтобы я поддержала Марию. И я… поддержала. Но, мама, мне так стыдно! — с жаром проговорила она и подалась вперёд, чуть не расплескав чай.
Я отодвинула от неё чашку подальше.
То, что бабушка заодно с Марией — уже понятно. Но монастырь… вот так новость. Зато теперь я понимала, как они решили убрать меня: и Аларик не найдёт, и живой останусь, но вдали от дракона.
— Я была в шоке, но всё равно подтвердила всем там, что ты и правда собираешься в монастырь…
— Что ещё сказала Мария? Для чего было так говорить?
— Она сказала, что отец убит горем, и что она просто подставила ему плечо, чтобы помочь. А потом между ними вспыхнула любовь. А ты якобы собралась в монастырь, чтобы отречься от всего человеческого. Отцу тяжело принять твой выбор.
Я вскинула бровь. Замечательно выходит. И сразу понятно, что при такой ситуации Мария — вовсе не любовница и не разлучница, а будто бы женщина, которая полюбила и поддержала мужчину.
— Умно.
— Что?
— Умно придумано. Что уж тут…
— А потом… когда я приехала с… — Алекса замолчала.
— Ну давай, договаривай. Я и так всё знаю, Алекса.
— Прости, мам… — она тяжело вздохнула. — Я застала бабушку и Марию в её гостиной. Когда утром вернулась с отдыха. И… их разговор мне совсем не понравился. Они явно хотели с тобой что-то сделать, придумать план. А потом женить отца на Марии. И бабушка сказала, что у неё наконец будут нормальные, правильные внуки.
Я покачала головой и вздохнула. Вот и Алекса встретилась с жестокой правдой о том, что и она не уродилась на радость Элоизе. Дочь всхлипнула, вскинула на меня заплаканные глаза.
— Мам… — голос её дрогнул. — Мирей сказал, чтобы я выбирала. И я выбрала. Мам, я так ошибалась… Я даже не думала, через что тебе пришлось пройти. Я ведь… я была в приюте.
— Зачем ты туда пошла?
— Я пошла туда, чтобы доказать бабушке, что я правильная внучка, — сжала она губы.
— И ты хотела найти там подтверждение, что я не просто сирота, но хотя бы бастард какого-нибудь лорда? — уголок моих губ дёрнулся в намёке на улыбку, хоть внутри было горько.
Алекса кивнула. Ее плечи поникли, глаза, полные раскаяния, смотрели прямо на меня.
— Милая… бабушка очень сложный человек. Но скажи честно — ты разве ощущаешь себя «неправильной»?
— Нет… — выдохнула она и опустила голову.
— Так перестань забивать свою чудную головку чужими словами,