— Приют… — призналась она и снова подняла на меня глаза. В её взгляде было столько растерянности и страха, что у меня защемило сердце. — Я увидела, как ты жила. Мам, я бы так не смогла.
Она вскинула руки, словно хотела оправдаться, но тут же опустила их на колени, сжав пальцы.
Я только слушала, позволяя ей все высказать.
— Бабушка была не права, — выдохнула она горячо. — Когда говорила, что ты слабая, без характера, что живёшь на всём готовом. Что если бы не отец, ты бы только полы мыла, потому что ничего из себя не представляешь… Что только род Вейрских дал тебе всё: положение, деньги, статус… — её голос сорвался, и она закусила губу, а потом резко тряхнула головой. — А теперь я не верю ни одному её слову! Я бы точно не смогла, если бы у меня ничего не было выбиться хоть куда!
— Смогла бы, милая. Смогла, — ответила я. — Ты ведь моя дочь. И дочь своего отца. У тебя просто были тепличные условия. У меня их не было? — я вздохнула. — Я виновата в том, что не отгородила тебя от влияния бабушки. Что позволила ей вбить тебе в голову столько ерунды. Но я уверена: даже если бы у тебя ничего не было, если бы ты осталась одна, как я в своё время, ты бы сжала зубы и сумела выбиться в люди. Характер-то у тебя есть.
— Я не знаю, мам, — тихо проговорила дочь, и слёзы снова заблестели на её глазах. — Мне так паршиво. Я чувствую себя предательницей.
— Я прощаю тебя, — сказала я, глядя на её дрожащие губы. — Но знай — мне было больно. Очень.
Алекса всхлипнула, заплакала уже открыто, не скрываясь.
— Меня ранили твои слова, — продолжила я мягко. — И, предвосхищая твой интерес к моему происхождению… я дала разрешение директрисе приюта. Ты можешь ознакомиться с моим делом.
Алекса вскинулась, глаза её расширились, удивление смешалось с растерянностью.
— А теперь, Алекса, позволь мне рассказать тебе, к чему привело твоё молчание, — я выпрямилась и придвинулась ближе. — Что тебе стоило прийти и спросить у меня самой — собираюсь ли я в монастырь? И о том, что ты не поставила меня в известность о своей поездки. Я расскажу тебе к чему все это привело. А ты подумаешь. И если ты действительно искренна в своём раскаянии, то ты поймёшь всё правильно. Я не собираюсь выгораживать твою бабушку перед тобой. Она перешла всякие границы, желая избавиться от меня.
Алекса внимательно меня слушала, широко распахну глаза.
— Мария перевелась сюда с одной целью — устроить мне травлю, — сказала я. — Потом угрожала. Дала понять, что нападение на Мирея — её рук дело и её покровителя. А потом пропала ты. Без объяснений. Чего тебе стоило сказать мне, что бабушка отправила тебя в горы, м? Я переживала, особенно после того, как Мария прямо текстом пригрозила тебе насилием. Я начала тебя искать, чтобы предупредить, хотя понимала — тогда ты бы меня всё равно не услышала.
Алекса сидела напротив, красная, как мак, виновато опустив голову.
— Я поехала к Элоизе, — выдохнула я наконец. — И там, конечно, меня… меня спровоцировали, — повторила я, и руки мои сжались. — Это ещё мягко сказано. Меня обвинили в нападении на беременную Марию. Я оказалась под стражей. Но меня отправили даже не в полицию, а в лечебницу для душевно больных, а потом едва не вкололи препарат. — Я наклонилась вперёд над столом. — А я беременна, Алекса. И тогда я просто потеряла бы ребёнка.
— Ох!.. — всхлипнула дочь, прижав ладони к губам.
— Да. — Я прикрыла глаза на миг, сдерживая горечь. — Но твой отец успел спасти меня. Он рассказал мне, что ты всё это время была на отдыхе. Какой, к чёрту, отдых, когда у тебя учебная неделя? Более того — у тебя постоянные пропуски. Я не знаю, что и думать, Алекса.
— Я больше не буду пропускать, — выпалила она, вскидываясь и словно боясь, что я ей не поверю. — Я не хочу быть такой, как Мария… или как бабушка. Я хочу тоже чего-то стоить.
— Очень на это надеюсь, Алекса, — ответила я тихо. — Но ты должна понимать: слова иногда идут вразрез с действиями. Поэтому я не буду навязывать тебе своё мнение. Хочу, чтобы ты всё сделала сама. Сама решила учиться. Сама решила чего-то добиться. Имя — это хорошо, но ты верно сказала: может случиться так, что у тебя его отберут. И тогда что ты будешь из себя представлять?
Она дёрнулась, нахмурилась, растерянно прикусила губу:
— Как отберут, мам? Ты… ты в опасности? — сразу поняла она мой посыл.
— Мы все в опасности, — я сдержанно покачала головой. — И нам всем нужно быть начеку. Это всё, что я пока могу тебе сказать, Алекса. Твоя задача сейчас — учиться. Со остальным справится твой отец.
— А как же вы? — её взгляд метнулся к моему животу. — Ты ведь беременна?.. Ты папу не простишь после всего?
Я пожала плечами. Понятно было, что после осознания всей непростой ситуации и пересмотра своих приоритетов Алекса будет искать стабильности, а лучше — семью.
Но всё действительно оказалось куда сложнее.
И о какой семье вообще может идти речь, когда над нами нависла опасность?
Я не ответила ей.
Но тут в дверь постучали. Я поднялась и сама открыла её. На пороге стоял посыльный, протягивал письмо с печатью имперской канцелярии.
Я поблагодарила мальчишку, отпустила его, сломала сургуч и развернула бумагу. Пробежала глазами строчки. Сердце ухнуло.
Аларик сделал то, что и обещал.
Дал мне свободу.
Я уронила руку с письмом. А потом молча положила на стол перед дочерью.
— Мы развелись.
— Но?.. — Алекса рывком подалась вперёд, схватила лист и принялась читать. — Нет! Как же так? Может, я поговорю с ним? Мария — это ведь не серьезно?
Говорить о том, что он мог и вовсе не изменять, а если и изменил — то явно был