У меня задрожали руки.
— И подарки я заберу из мастерских и все подарю, — Рик улыбался, но я видела печаль в его глазах.
— Ты сделал всё это ради меня?.. — ком встал в горле.
— Я уже говорил: я хочу, чтобы ты была счастлива. Если для этого нужно твоё признание и самореализация, значит, так и будет.
— Рик… это большой поступок. Ведь тебе… тебе нелегко отпускать меня.
— Конечно, нелегко, — он сжал мою ладонь, приподнял и запечатлел поцелуй на тыльной стороне. — Ты ведь знаешь, насколько мой дракон собственник. Но если это сделает тебя счастливой до конца — то я пойду на это. Заверши то, что не смогла тогда. Пройди обучение ради меня. А мы будем ждать тебя здесь. И если ты позволишь… я бы навещал тебя, — тихо добавил он.
— Конечно, — едва слышно ответила я, сглотнув ком в горле.
Это значило для меня слишком много: и то, что он помнил, и то, что договорился с мастером, и то, что всё организовал ради меня.
Он встал, подошёл ко мне и подал руку. Я вложила свою ладонь в его, он помог мне подняться и тут же крепко заключил в объятия. Я вдохнула его тёплый, родной, такой вкусный запах, и сердце дрогнуло.
Слезы потекли по щекам. Я вытирала лицо о его камзол.
— Ли ты меня пугаешь, — шепнул он, вглядываясь в мои глаза. — Я не понимаю тебя… Понравился ли тебе мой сюрприз или нет? Потому что пока что я вижу только одно — я тебя… расстроил.
— Ты сделал для меня очень многое, Рик, — я с трудом подбирала слова. — Спасибо.
— Всё, чтобы ты только была счастлива, — тихо ответил он и крепче прижал меня к себе.
Через мгновение я всё же отстранилась, чтобы вытереть ладонью капельки слёз, предательски блеснувших на ресницах.
— Там написано, что меня ждут уже через три дня в Империи… Но… — я запнулась.
— Никаких «но», Лили, — перебил он мягко, но твёрдо. — С Академией я уже договорился. С ректором, с твоим деканом. Ты можешь сегодня провести свои две пары и быть свободной. Остальное — на мне. Я сам лично отвезу тебя туда.
Я прикусила губу, глядя на него.
— Приходи сегодня на ужин. Часам к семи. И позови Алексу с Миреем. Давайте отпразднуем мой отъезд.
— Замечательная идея, — уголки его губ дрогнули в едва заметной грустной улыбке.
Мы стояли так в тишине. Просто обнявшись, не говоря ни слова.
Слова здесь были бы лишними. Всё, что нельзя было произнести, жило в наших сердцах. Его дыхание касалось моих волос, мои пальцы сжимали ткань его камзола.
— Как бы мне ни хотелось остаться, но… мне нужно многое успеть до семи, — Аларик поцеловал меня в лоб, а потом коснулся своим лбом моего.
— Чем будешь заниматься? — тихо спросила я.
— Заберу куклу, как обещал. Потом навещу Элоизу. Пришло время с ней поговорить.
— Рик… будь осторожен.
— Она сейчас под наблюдением Таэрона, как и главный лекарь, — ответил он твёрдо. — Так что не волнуйся. А потом я навещу… мать. Как думаешь, ей бы тоже понравились астры?
Я улыбнулась сквозь лёгкую грусть.
— Думаю, она была бы в восторге.
Он на миг замер, потом тепло улыбнулся в ответ и ещё раз поцеловал меня в щёку.
Я проводила его до крыльца. Его шаги уже стихали за калиткой, а я всё ещё стояла на пороге, ощущая на коже тепло его губ.
Глава 59
Аларик
— Сколько ещё ты меня будешь здесь держать? — с едва сдерживаемой ненавистью спросила Элоиза.
Теперь она мало походила на ту самую великолепную роскошную леди, какой я ее помню. Волосы были приглажены назад и заплетены в простую косу, кое-где у виска проглядывала седина.
Лицо лишилось косметики, лучики морщин у глаз выглядели резче.
Но губы — губы её по-прежнему кривились едва сдерживаемым презрением. Тут ничего не изменилось.
На ней было простое серое шерстяное платье, грубое по виду, явно колючее. Она никогда не носила подобных вещей. Я не ущемлял мать в средствах: всё, что ей нужно было, ей покупалось.
Почти всегда её чеки выходили крупнее, чем у Лили, — не потому, что я любил мать больше, а жену меньше; нет, просто у матери были иные потребности, она любила роскошь, показать, насколько богат наш род, тогда как Лили тяготела к простоте и сдержанности.
Моя мать всегда жила по одному девизу — блистать. Такую же установку она прививала и Алексе. Слава богам, дочка вовремя одумалась и поняла, что в жизни нет ничего важнее семьи. Семьи, что желают тебе добра, где тебя любят и принимают такой, какая ты есть.
Комната, в которой была организована встреча с Элоизой, была несколько мрачной. Тёмно-зелёные стены, незанавешенное окно, пара деревянных стульев по обе стороны от небольшого стола. Это было место «для свидания», одно из тех, что устроены в лечебнице без роскоши и без лишних деталей в интерьере.
Я видел по глазам матери, что она бы с удовольствием схватилась бы за вазу или что-то потяжелее и со всей силы бросила бы мне в голову. В лечебнице знали толк в таких вот «свиданиях»: пациентов не пристёгивали ремнями только если они внешне были спокойны, но подозреваю, что буйных удерживали иначе. По крайней мере, тот железный крюк, который был прикручен к полу у ножки стула Элоизы, говорил о многом.
— Ты не выйдешь отсюда, — холодно и ровно произнес я. — Ближайшее время ты проведёшь здесь. Это твой единственный курорт.
— Гад! Подлец! Мерзавец! — взвилась она, выплёскивая слова одно за другим. — Ты не имеешь права держать меня вот так! Что бы сказал твой отец?
— Его нет в живых, — ответил я коротко.
— Это ни о чём не говорит! — кричала она.
Через небольшое окно в дверях я увидел, как лекарь собирается войти, чтобы утихомирить Элоизу. В руках он держал смесь для успокоения — тот самый набор, что применяли в таких случаях. Но я поднял руку и дал ему знак: не входить. Пусть говорит. Я должен был выслушать всё, что скажет «мать» в таком состоянии.
Она подняла подбородок, губы