От возбуждения я забыл про раны, которые, должно быть, покрывали каждый кусочек лица и спины. Раз меня не сдали князю, значит, я для чего‐то нужен. Стоило этим воспользоваться.
Смаги переглянулись. Радогост устало вздохнул.
– Хороший настрой для того, кто едва не умер. Но месть подождет. Ты же понимаешь, что тварь, которую ты только что видел, была не совсем реальна? Это шишигари, так называемая тень Чернобога. А теней у него много… Они остаются невидимы взору, пока не становишься их добычей. Даже если выживешь, покоя не обретешь. Тебя отравит Тьма.
– Тьма? Вроде тех навязчивых видений?
– Это часть расплаты. Твой взор никогда не станет прежним. Будешь видеть порождений Нави – мира подземного. Мы бывали на твоем месте. Знаем, что́ чувствуешь после этих перемен.
– Но откуда твари берутся? – просипел я.
– Никто не знает, – сказал Щука. – В основном они приходят в наш мир, когда человек преступает законы Прави. Проще говоря, когда кто‐то впадает в немилость богов. А не угодить им так‐то легко…
– Твой дружок сбегал от ворчливой женушки. Мешала она ему. – Ойла колупнул завиток узора на старом фонаре, который все это время любовно оглаживал. Казалось, старик не слушал товарищей, полностью увлеченный беседой со своим безумием. – Никаких чудес. Просто нашел место, где никто не трогал. Где не надо было делиться выпивкой. Тихое забытое место… Священное для лесных народцев.
– Подземелье, – кивнул я.
– Он пьянствовал там, спал и гадил, разлагаясь еще при жизни. Дни сменялись ночами, время исчезло. Он и не заметил, как его поглотила тень.
– А если бы вы пришли раньше, то смогли бы его спасти? – Я дернулся, попытался вскочить, но меня силой усадили обратно.
Одноглазый смаг склонил косматую голову вбок. Его кадык заходил ходуном.
– Кхе-хе, один Мерун знает ответ!
– Ойла, перестань. – Главарь остановил старика взглядом. – Смаги веками хранили знания о войне с тенями. Пока Братству удавалось сохранять порядок, но настали трудные времена. Тебе, Иван, нужно понять: один ты не выживешь. За берегинями до недавнего времени было безопасно, теперь же шишигари стали появляться и тут. Они чуют нашего брата. Даже если тебя не порвут шишигари, то точно найдут слуги Борислава.
– И висеть тебе тогда, ясен клен, на виселице, – добавил Щука, изобразив ладонью захват и скривив рожу, точно от удушья.
«Так они все же хотят, чтобы я к ним присоединился. Даже убеждают, хотя и весьма странным способом».
– А для чего я вам так нужен?
Радогост развел руками, удивившись неуместному вопросу.
– Наше Братство со времен правления Первого владыки защищает людей от порождений тьмы. Сейчас никто не вспомнит, сколько предки-смаги сделали для своего народа. Нас мало, Иван, крайне мало. Мы слабое эхо отгремевшего величия.
– Почему же тогда не напомнить людям о вас? – спросил я. – Сходите к князю, расскажите правду. Пусть соберут войско!
– А я говорил, что он дурак, – наставительно буркнул Ойла из угла.
«Вот же дряхлый ворон!» – рассердился я.
Главарь смагов улыбнулся. Смуглая ладонь скользнула по лицу, и я впервые заметил, какая у смагов необычная кожа. Словно их всех подсушили над костром.
– Нельзя. После свержения Гороховых потомков и раскола великого царства мы потеряли всех покровителей. Борислав с братьями терпят нас только из уважения к мудрости Первого. Богатыри приносят головы лесных чудищ, огненных змеев. А как нам доказать свою правоту? А сумеем их убедить – кто даст слово, что владыки не попытаются использовать полученные знания во зло?
Я содрогнулся, как наяву увидев широкую пасть трехрогого.
Его зловоние и тот суеверный ужас, вызванный одним видом искореженного тела. Кому захочется призывать такое? Хотя для войны или укрепления собственной власти среди коварных братьев…
– Мы раскрыли многое из того, что знаем сами. – Радогост выпрямился. – Силой заставить тебя мы не сможем, поэтому спрошу прямо: ты пойдешь с нами?
– Откажешься – мы поймем. – Щука встал с ним рядом. – Будешь жить как раньше, разве что станешь чуть известнее. С каждой стены будет глядеть твоя хитрая рожа. Но это ж не проблема, да?
Кажется, значение фразы «добровольный выбор» этим чудакам неизвестно.
Я поджал губы, изобразив моральные терзания. С понурым видом пожал ладонь главного смага, отчего тот сразу посветлел лицом, а про себя подумал, что время рассудит, кто и кого будет использовать.
«Напрасно они меня недооценивают».
– Я не могу ехать в город в таком состоянии.
На меня снова посмотрели, как на юродивого. Даже молчаливые ученики выразили свое презрение мимикой. Щука, заплетавший бороду в короткую торчащую косицу, оторвался от этого занятия и почесал переносицу.
– А что с тобой? Ты же воду пил. Не полегчало?
Я закрыл глаза и, как научили в Сокольской Школе, досчитал до десяти.
– Мои раны. Они не станут хуже?
– Какие раны? – в ответ получил искреннее удивление.
«Какие? Те, что оставила призрачная многоногая тварь!» От мысли, что мое лицо и спина теперь напоминали разодранную хоругвь, становилось дурно. Они что, это даже в расчет не берут?
– Он не заметил, – подсказал Радогост.
– Чего не заметил? – всполошился я.
– А-а, – протянул Щука. – Думает, что оно по-настоящему.
– А как еще?!
Я озадаченно крутил головой, пытаясь уловить смысл их загадочных перемигиваний.
– Ему уже ничего не поможет, – ехидно прошелестел одноглазый.
«Да что происходит, в конце‐то концов!» Переборов отвращение и страх, я прижал ладони к щекам, боясь ощутить извилистые бороздки раскроенной плоти. Но почувствовал лишь горячую кожу: липкую от пота, но вполне целую.
Боль по-прежнему жила где‐то глубоко внутри, лишенная причины для существования. Не поверив своим ощущениям, я стянул полушубок, просунул руки под рубаху и начал судорожно елозить. Ни-че-го.
Щука поспешил меня успокоить:
– Ты не утратил разум. Шишигари внушила тебе боль, как она внушала страх и панику. Она слишком ослабла, чтобы изранить всерьез. Получила мало крови.
– Эти твари набираются сил пропорционально количеству и качеству жертв, – сказал Рад.
– Но в Фензино…
– Там был особый случай. Тебе не повезло.
Они резко помрачнели и стали собираться в удвоенном темпе. Когда все ловушки и инструменты были сложены, а кувшин надежно запечатан, смаги отправились за телом жертвы.
Мы спустились в подземелье и почти сразу наткнулись на иссохшее тело. Пропойца из последних сил полз к выходу, желая спастись, а может, воссоединиться со своим ручным чудовищем. Внешне он отличался от Беляны, от которой после «расставания» остались одни кожаные лоскуты.
Он был относительно цел. Лицо застыло предсмертной маской, рот раскрылся, а язык вывалился и лежал на камнях, как сморщенная улитка без панциря. Под ногтями засохла кровь: несчастный разодрал себе грудь до мяса.
– Дрянь, –