– Да-а, за такое раньше моченными в соли плетьми пороли. Хорошее было времечко, – причмокнул губами Ойла. – Может, вернуть его?
Вчетвером старшие смотрели на меня с какой‐то затаенной мстительностью.
«Постойте-ка! Да, возможно, я доставил некоторые хлопоты, повел себя грубо и крайне неуважительно по отношению к Симеону. Возможно, даже где‐то перегнул палку. Но это же не повод, чтобы возвращаться к телесным наказаниям!»
Обратная дорога давалась с трудом. В редкие моменты передышки Ойла доставал свежесозданный марргаст и пристально разглядывал его в свете костра. Он делал это аккуратно, тщательно оберегая кожу от контакта с проклятым камнем. Подобная одержимость меня беспокоила.
С приближением к южной части Арасанского княжества снега вокруг становилось все меньше, пока он не исчез совсем. Хотя пройдет пара месяцев, и здесь с неба тоже начнут сыпаться осколки холода. Природа накинет на себя пелену покоя, чтобы переродиться заново.
Близость столицы нервировала меня, хоть я старался не показывать виду. Товарищи списывали мою нервозность на страх перед наказанием. Но это было не так. Я предпочел бы стоять на коленях неделями, не есть и не пить, лишь бы не возвращаться обратно в Фензино – место, вобравшее в себя все самое дурное и страшное, место потерь, лишившее меня лучшего друга и веры в порядок.
Конечно, там не будет ловушек. В этом я был уверен. Кому‐то вроде Нигола не составит никакого труда убить или похитить нужного человека. Его слуга – трехрогий – легко справится с подобной целью. Нет, здесь таилось нечто иное…
Раз я жив, значит, лжепророку (или уже настоящему?) это на руку. Нигол хочет открыть мне глаза. И я должен увидеть его послание прежде, чем братья запрут меня в четырех стенах на долгие годы.
«Надо улизнуть, воспользовавшись любым удобным случаем. Опять. Хотя нам не привыкать, правда, Селио?»
Последняя ночевка все решила. До проклятой деревни было всего два дня пути. А Зга – весьма проворная кобыла. Она сможет пройти через буераки и срежет путь по реке. Я дождался своей очереди дежурить, отсчитал час, а потом тихо встал с разложенного плаща и начал собираться.
Я очень надеялся, что дальняя дорога утомила смагов настолько, что они утратили бдительность. Не хотелось участвовать в очередном спектакле одного актера.
– Куда спешишь?
Мысленно я очень громко чертыхнулся. Естественно, это был он.
Ойла полусидел напротив, держа наготове нож. Для смага у него была слишком сильная тяга к настоящему оружию. Я бы даже сказал, нездоровая.
– Хочу пойти облегчиться, а что? – скривился я, поняв, что такой ложью даже ребенка не обманешь.
Старик глядел единственным глазом почти с сочувствием, как на последнего земного дурака.
– И как ты только деревенских облапошивал? Совсем врать не умеешь.
Я молча встал, закинув на плечо мешок с остатками провизии.
«Плевать. Пусть будит всех. Моя Зга гораздо выносливее и быстрее их скакунов, давно сбивших копыта. Успею оторваться от погони».
Но он не двигался.
Я медленно отошел к месту, где паслись лошади. Зга, дремавшая под березой, вздрогнула и приоткрыла мягкие веки, когда на нее закинули седло.
– Тише-тише, не пугайся. Прости, красавица, но у нас есть дела.
– Ты можешь уйти, твое право. Но от этой напасти никому не сбежать, только ноги зря сотрешь. – Старый ворон вновь улегся на спину, пододвинув ступни к слабо тлеющему костру.
– Я не сбегаю. Мне надо вернуться туда, откуда все началось.
– Это девчонка, она предупредила тебя.
– У меня… это долго объяснять. Просто поверь, наставник, я должен быть там. Если выживу и вернусь, расскажу все, что мне стало известно.
– Только трусы и глупцы верят обещаниям тьмы.
Он впервые показался мне каким‐то истощенным и ветхим. Словно марргаст неподъемным грузом лег на сутулые плечи, вдавив смага в промерзлую землю.
– Нельзя быть и тем и другим одновременно, – я усмехнулся. Знал, что его это тоже повеселит.
– И что прикажешь сказать остальным, если не вернешься?
Хороший вопрос. Хоть и не совсем ко времени.
– Передайте: я пытался. Правда.
Закинув ногу в стремя, я вскочил на водяную кобылу-полукровку. Зга коротко взбрыкнула, недовольная тем, что ее разбудили и собрались куда‐то тащить, но все же позволила себя подстегнуть.
Не верилось, что Ойла меня отпускал. Старик всегда казался мне наиболее упертым из наставников.
Деревянная табличка, прибитая к сосне, гласила следующее:
«Сие есть обитель скверны. Указом Третьей Епископархии она должна быть предана забвению. Не приближайтесь, не говорите о ней, не верьте слухам».
Витые буквы, любовно выведенные на ее поверхности, выглядели настоящим кощунством, насмешкой над трагедией. Здесь побывали жрецы Един-бога. И похоже, не придумали ничего лучше, чем наложить вето на посещение Фензино. Неужели Борислав это одобрил?
Первым желанием было содрать табличку ко всем чертям, но я не хотел тратить силы понапрасну.
«Опасно представать пред врагом уставшим. Хотя куда уж больше, чем сейчас?»
Даже Чернушка запыхалась, хотя нечисть была куда выносливее обычного зверья.
Второй раз я ступал по знакомой тропе: теперь уже не в горячечном бреду, но в состоянии, близком к этому. Под кожей словно сновала колония муравьев. Руки вспотели. Я крепко держал Згу за перламутровый щуп, не давая ей расслабиться. Ведь, если что‐то пойдет не так, она должна быть наготове.
«У нас нет второй попытки».
И вот я вернулся.
В деревушке под Солнечной долиной, как и прежде, не звучало пение птиц. Фензино навеки погрузилось в гробовое молчание. Все заросло сорной травой и мхом. Дома, частично пожженные от заразы и мух, слетавшихся на место бойни, выглядели неупокоенными духами: их истязали, их опорочили, осквернили, но так и не позволили уйти в небытие.
Спешившись и приглядевшись, я заметил, что на каждой двери красовался белоснежный листок, прибитый гвоздем. Чернила выгорели, но все еще можно было понять, что там изображено.
Везде оказалось одно и то же: несколько слов на незнакомом языке и знак – семипалая рука, опущенная пальцами вниз. Недобрый, угрожающий жест.
– Выглядит так, словно они пытались запечатать зло, – произнес я вслух. Зге почему‐то не понравился тембр голоса. Она силой попыталась оттащить меня подальше от места, пахнущего опасностью. Я позволил увести себя к площади.
Именно здесь Селио напугал крестьян. Как же они раскричались, спутав его с обычным волком, до икоты напугали бедолагу!
На глаза попался покосившийся амбар. А там… К горлу подкатил горячий ком.
Нет. Этого не было.
Кровь впиталась в древесину, оставив темный след на левой створке.
Он