Князь и его братья не должны этого прочесть.
Пока меня одолевали мрачные мысли, в опочивальню Верховного наставника с жутким грохотом ввалились Лисавета и Мечеслав. Похоже, я забыл запереть дверь, а они, узнав о моем возвращении, пришли подслушивать.
– Думаю, на сегодня хватит, – сказал Симеон, ловко спрятав одежду предсказательницы в шкатулку. – Ты устал с дороги, брат мой. А друзья так соскучились, что чуть не сломали засов. Уверен, они жаждут узнать о твоих приключениях. Прошу лишь об одном: не рассказывай слишком многого. Для всеобщего блага.
Он улыбнулся и подтолкнул меня к выходу. Я не противился. Для всеобщего блага, говорите? Похоже, это станет моим новым девизом, даже если я того не хочу.
– О твоем наказании, как и о новых испытаниях, поговорим завтра. Или тогда, когда я освобожусь. Много дел предстоит переделать всем нам. Ох, как много!
Нас буквально выталкивали прочь. Лиса и Мечеслав, краснея как раки, бормотали извинения и переглядывались со мной, явно дожидаясь, когда мы останемся одни. А в коридоре маячил знакомый силуэт. Что ж, раз их привел Радогост, значит, он тоже хочет услышать правду.
Глава двадцать третья
Живь и живь так же разнятся, как Навь и смерть.
Одно есть безграничная энергия, другое – причина ее возникновения, ошибочно принимаемая за Божество.
Хорошо, что, кроме ужасного аппетита, внутреннего взора и постоянных кошмаров, смаг получал в нагрузку недюжинную выносливость. Пересказывать все, что приключилось со мной за последние недели, было весьма утомительно. Я и сам до конца не понимал размаха рухнувшей на плечи ответственности. Это было… слишком. Просто слишком. Слишком странно, слишком глупо, слишком – слишком.
Временами хотелось лишиться рассудка, да только, видимо, это не могло произойти дважды.
Сидя в тесной комнатушке и попивая живую воду из поданной наставником фляги, я вспоминал детали разговора с Симеоном, пытаясь одновременно навести порядок в своей порядком утомленной душе. Лиса и Мечеслав слушали раскрыв рты. И чем дальше я заходил, тем больше почтения выражали лица друзей.
Затем пришла очередь Радогоста. Он прибыл в обитель немногим раньше меня. Выяснилось, что на Востоке дела обстояли ничуть не лучше: шишигари резвились в городах вплоть до самой границы с Поливной. Братьям приходилось туго.
Если бы в смутные времена местная обитель не оказалась разрушена, она смогла бы сдержать натиск Тьмы. В ходе борьбы погибло много смагов. Им на замену в скором времени обещали привезти новичков-рарогов, которых зацепила эпидемия нахлынувших теней.
Кроме того, Радогост столкнулся с теми же следами деятельности Нигола, что и мы, только в гораздо больших объемах. Он сказал, что смаги обнаружили целые землянки со следами жертвоприношений, забитые костями. В одной из таких каждый уголок был исписан надписью на старополивском: «Здесь мертвые заменят живых». А неподалеку, в луже крови, нашлись сразу два марргаста.
– Получается, – протянула Лиса, поджав под себя ноги в грубых мужских штанах, – Нигол оставлял послания от Горына. Эти жуткие твари должны были напугать других бессмертных на Востоке и Севере. А князя Борислава Горын одобрил?
Радогост почесал перевязанной ладонью заросший подбородок:
– Людям никогда не понять иных существ. И, говоря про Поливну, должен сказать вот что: мне показалось, что дела там давно нечисты. Безо всяких колдунов.
Я был с ним согласен, но все же что‐то упрямо мешало сложить детали картины в единое целое. То, что я слышал своими ушами.
«Как же это звучало?..»
… Я глас тех, кто истинно владеет этими землями. А также этим миром и мирами другими…
«Почему в разговоре с князем Нигол говорил во множественном числе про другие миры? Он точно служит Горыну? Или кому‐то еще? Может, они вдвоем подчиняются существу, способному напугать богов? Кому‐то вроде Чернобога?»
Это вполне вписывалось в представление о будущей битве добра со злом.
«Или я слишком сильно копаю? Становлюсь подобием княжича Лучезара с его вечными заговорами…»
Выказав желание побыть в одиночестве, я отослал всех прочь. Даже Мечеслав, который имел полное право оставаться в общей спальне, встал и покорно направился за Лисой. Он лишь задержался на пороге, чтобы сказать:
– Я должен был сделать это раньше. Извини за то, что следил за тобой. Наставники настояли. Они считали, что ты можешь себе навредить.
«Не скрою, дружище, в чем‐то они были правы».
Но ответил я иначе.
– Ничего страшного, – широко улыбнулся. – Это твой долг перед Братством Тишины. Извини и ты, что обманул. Надеюсь, голова не болит?
Мой сосед и некогда друг смущенно коснулся затылка.
– Да я теперь этой шишкой гордиться буду. Сам Первый меня ударил.
«Первый» – стоит ли начинать привыкать к такому обращению? А не поздновато ли для взращивания самомнения величиной с Карколист? Хотя, с другой стороны, меня скоро скормят гигантскому змею, точно жертвенную девственницу, так чего понапрасну скромничать?
Развалившись на заправленной постели, я попытался услышать зов Живи. Я был уверен, что теперь, когда все стало ясно как день, она должна подчиниться моей воле. Горох вот мог ею управлять!
Но вместо тихого голоса, имитирующего интонации матери, ко мне пришел сон. Тяжкий, тягучий, он словно просто залился в череп через ушное отверстие и залепил там все серой пеленой забвения. Я спал, и спал, и спал. Не удосужился даже раздеться или принять омовение.
Я проспал несколько дней подряд. Это было вопиющим нарушением правил Братства, но теперь мне прощалось многое. Я стал особенным. Исполнившаяся детская мечта, не иначе.
Меня не трогали до тех пор, пока не наступило время обучения. Парочка рарогов без стука вошли в мою каморку: вместе с дурными вестями они принесли кувшин с живой водой и свежую одежду.
Кое‐как разлепив глаза, я присмотрелся к подаркам.
«Ну нет, Симеон и остальные точно издеваются!»
Мне предлагали надеть белый кафтан с серебряной пряжкой у горла в виде буквы «азес», так похожей на скрюченную змею, белую шелковую рубаху и штаны из шерсти белой волчицы. Да невест на выданье скромнее одевали!
Брезгливо отодвинув одежду, предназначенную подчеркнуть новый статус, я отобрал у юнцов кувшин с полотенцем и выгнал парней прочь.
Верховный наставник, похоже, решил взяться за меня всерьез. Даже если я не окажусь избранником Живи, Симеон выжмет из меня необходимые соки. Таковы по своей природе смаги.
К величайшему облегчению, никто не приветствовал меня у входа в обеденный зал.