Нынче долина превратилась в излюбленный край торговцев. Караваны и заморские купцы застроили ее своими шатрами так, что продохнуть было нельзя. Повсюду звучали голоса зазывал. Раздолье для транжиры.
«Кстати, о деньгах…» – вспомнилось очень вовремя.
Их не было. Все пожитки остались там, куда я по своей воле никогда бы не вернулся. А учитывая бедственное положение, придется выкручиваться и вспоминать старые трюки. Вынуть кошель у случайного прохожего – дело нехитрое, гордиться нечем. Но теперь я выбирал по принципу: на ком потеря скажется меньше.
На глаза попался пухлый мужичок, торгующий стекляшками под видом заморских украшений. Одежда на торговце прямо‐таки трещала от благополучия. Подходящая жертва. Пройдя мимо, я как бы случайно задел его прилавок, обрушив браслеты и бусы в снежную кашу.
– Ах ты, щенок пучеглазый!
Ему приходилось собирать товар, одновременно отгоняя ребятню, которая околачивалась рядом. Под вопли, будто коту слепая бабка одно место дверью прищемила, я легко вытащил из потайного сундучка пару золотых монет. Возьми я больше, торговец заметил бы. Меньше – пришлось бы воровать вновь. А этого должно было хватить на месяц сытой жизни.
Делу не помешала даже больная рука.
На постоялом дворе не оказалось свободных мест. Кое‐как хозяин выделил каморку на первом этаже, через стену от хлева. Спать там было тяжко: внутри ни одного окна, а через стену на разные лады вечно визжали свиньи. Но нынче было не до роскоши и удобств.
Выцыганив у незнакомой девочки кусок мела, которым она пачкала пол в зале, я вернулся в свое убежище и плотно закрыл дверь. Поставив свечу на выкорчеванный пень, изображавший в этой скудной обстановке одновременно и стол, и стул, я заглянул сначала под кровать, затем поочередно во все углы и приступил к делу.
Я рисовал каждый защитный символ, который всплывал в памяти: Коловрат, Громовой знак, Абьенн, Око Един-бога, его щит, руны, которым учила мать. Я исписал стены и дверь, но и это не помогло. Никак не удавалось почувствовать себя в безопасности. Трехрогая тварь будто пряталась в тени, глядела из каждого закутка. Она хотела крови.
Несколько дней прошли как в бреду. Паранойя давила на грудь, от нее нельзя было спастись, нырнув под одеяло. В такие моменты я жалел, что внутри нет веры. Той самой, в которой многие находили покой и спасение. Чем больше я думал о случившемся, тем сильнее осознавал, что схожу с ума.
Как верить в потусторонний мир, когда ученые головы давно развенчали мифы о нем? Бред! Но каждый раз, замечая на своем пальце ненавистный перстень, я понимал, что чудовище, устроившее резню, реально. Оно использовало меня, чтобы убедить остальных в своей невиновности, манипулировало, лгало.
Оно убило Селио и собиралось убить меня.
Этого нельзя было забывать.
«И если трехрогий думает, что я буду отсиживаться под защитой, пока он набирается сил, то глубоко заблуждается. Я отомщу. Найду его первым и уничтожу, даже если это будет стоить мне жизни!»
Потянулись серые безрадостные дни. Зима не торопилась уходить, ее хрустальные когти кровожадно вонзались в земли Славии, в города и поселки, реки и горы, пытаясь вытянуть, высосать остатки тепла.
Я облазил тайные базары вдоль и поперек. О существах Нави, подземного царства, куда после смерти уходили души грешников, говорили мало. Даже за большие деньги я смог узнать лишь парочку мутных слухов и баек, купить свиток по некрологии и листовку знакомой не понаслышке Сокольской Школы Знахарства. В тексте подробно описывались симптомы ложной одержимости и других душевных болезней. Мало ли, могло пригодиться…
Подозрительного вида купец-берениец умолял приобрести у него порошок из чешуи тритона, якобы выяв-ляющий невидимок. Раньше в ответ торгаш узнал бы дорогу до ближайшей выгребной ямы, не успев рассказать и половины заготовленной сказки, но сейчас дела обстояли иначе. Я не мог рисковать. Порошок был куплен и рассыпан у порога.
Помимо поисков истины, большую часть времени занимало лечение загноившейся раны на руке. Целебные мази помогали слабо. Снять кольцо так и не вышло, начались обширное воспаление и телесный жар. Безымянный палец почти не сгибался, чем доставлял кучу хлопот.
Но самым тяжким испытанием по-прежнему оставался прием пищи.
Еда вызывала отвращение. Каждый приступ голода превращался в изощренную пытку, борьбу за выживание. Постепенно я привык откусывать понемногу, тщательно жевать, контролируя рвотные позывы, и пить лишь обычную воду. Так получалось насытиться, не переводя пищу впустую.
Днем я спал, набираясь сил. Во снах я носил кровавую корону и алый плащ из плоти, возвышаясь над мраком на собственном троне из смеющихся оторванных голов. Я правил мертвецами, и они славили мое имя.
Просыпаясь в поту и нервной судороге, я садился читать. Тьма снаружи, раньше безобидная и понятная, теперь пугала. Она обрела значение, стала временем охоты. У нее появилось лицо.
Из рассказов знатоков следовало, что невидимые сущности окружали нас повсюду. Ведьмы использовали таких как тайных помощников, а храбрые герои-богатыри даже умудрялись подчинять сущностей своей воле.
Чтобы уничтожить зло, стоило использовать смекалку и хитрость. Создания боялись солнечного света, а от жертвоприношений, наоборот, становились сильнее. А уж если получилось заставить такое существо посмотреть в серебряное зеркало, считай, удалось одержать победу.
Иногда я выходил из убежища, надев все обереги разом, точно дородная купчиха – лучшие украшения. Гуляя по улицам, я видел подтверждение своих страхов. Людей окружал смог. Иногда он выглядел как висевшее у темени темное облако или ободок дыма, охватывающий лоб. Даже гадать не пришлось: стало ясно, что, увидев тварь из мира Нави, я изменился навсегда. Получил Дар.
Вот что она имела в виду, сказав: «Постарайся выжить во Тьме». Попробуй сделать это, если ты единственный, кому открылась изнанка мира. Я был вынужден в одиночестве готовиться к возвращению первозданного зла. Периодически проскальзывала отчаянная мысль: а не рассказать ли окружающим правду? Хотя бы волхвам или случайному ратнику…
Но слепой вряд ли поймет зрячего. Меня скорее отправят в темницу или, того хуже, – в приют Един-бога.
О Фензино заговорили быстрее, чем хотелось. Слухи распространились от путников, забредших туда по ошибке. Началось разбирательство, замелькало и мое имя. Плевать, конечно. После учиненной резни я не собирался жить долго и счастливо. Но и позволить поймать себя сейчас тоже не мог.
Боги услышали мои молитвы ровно через месяц после возвращения в Солнечную долину. В обеденном зале, где я по привычке проводил каждое утро, было спокойно. Полногрудая Марья таскала тяжелые подносы с похлебкой, скрипели скамьи, стукались кружки с