– За ней твоя знакомая реальность, – сказала Писательница, отойдя назад.
Елисей сделал нерешительный шаг.
«Ты так торопишься. Разве тебя ждет кто-то… там?..»
«Нет».
«Так, может, ты останешься здесь?.. Если нет цели, то почему бы не остаться навсегда там, где тебе будет хорошо?..»
Странный диалог промелькнул у меня в голове, и я даже не успела понять, за какую именно фразу из него ухватиться, как вдруг рядом со мной оказался Елисей. Напротив. Совсем близко. Руку протяни – и ощутишь живое прикосновение и тепло, которых я не видела уже долгих пять лет.
– Эта ваша гадалка… – неопределенно произнес он. – Она сказала, что я никогда не смогу полюбить человека. Может быть, и правда… Но я бы попробовал еще раз.
– Но какая разница где?.. – спросила я. – Может, стоит остаться и попробовать что-то здесь?..
Он не ответил.
– И я был бы рад, если бы и ты тоже дала миру второй шанс. Не знаю, как в сравнении с этой реальностью – ты ведь все-таки живешь здесь намного дольше, – но обычный мир тоже бывает неплох и имеет свои шансы на любовь.
Я отвернулась, почувствовав, как резко и возмущенно загорелись щеки.
Променять эту яркую сказочную реальность на серые будни в мире одиноких и несчастных лиц?.. Жить в страхе остаться непринятой? Среди измученных собственной неприкаянностью лиц? Быть светлым лучиком в темном царстве тем сложнее, что темноты вокруг всегда остается больше. И в конце концов ей удастся тебя сломать. Больше вариантов нет…
Но вслух из всего этого я произнесла только:
– Я попробую… – ничего на самом деле не обещая – и не требуя – взамен.
Он отвернулся и шагнул по направлению к светящемуся прямоугольнику.
Глядя, как Елисей уходит, я вдруг подумала: странно, ты на миг понадеялась, что совершенно незнакомый тебе человек послушает твою историю, растрогается и останется с тобой навек, опекать под своим теплым крылом. Голос был ехидным – это был голос моей совести.
А где-то из глубины тянулся к свету и трепыхался маленький и слабый, приглушенный огонек души. Теплился, беззащитный.
И в какой-то момент, вопреки своему обыкновению, я почувствовала, что не верю первому и хочу поверить второму.
Он говорил – твердил мне, – что у меня еще и правда есть шанс. Когда я обернулась, чтобы посмотреть на Елисея, спросить у него кое-что очень важное, я уже не увидела ничего, кроме медленно гаснущего контура закрывающегося портала…
Домой я возвращалась в расстроенных чувствах, все еще ощущая подлость происходящего.
Глупая дурочка! Масло масляное…
Бегло попрощавшись с писательницей, я поднялась на свой этаж и, казалось, не почувствовала под ногами ступенек.
«Какое утомительное и правда выдалось дежурство. Надо спать…» – уговаривала я себя, стараясь спихнуть все свое утомление на физическую усталость.
Лечь спать и не просыпаться часов двенадцать. А потом проснуться, позавтракать, залечь в горячую ванну и не вылезать еще сутки…
По коридору я шла, не разбирая дороги, мечтая только поскорее очутиться в своей квартире, где теперь точно – гарантированно – смогу остаться одна.
Но, уже подойдя в полумраке подъезда к своей двери, я заметила в ее внешнем виде какое-то изменение и почувствовала вдруг, как сердце дрогнуло и оборвалось. Кривоватый детский почерк выводил по краю: «Понимающий твоих чертей да канет в твой омут. Взаимно. Навеки…»
Глава 10
В эту ночь впервые за долгое время мне снились сны. Мне снились чувства, которых прежде я никогда не испытывала…
…Кружащая в воздухе полупрозрачным цветком пара. Стремительная и нежная. Грациозная и яростная. Двое проплыли мимо меня, не задев и взглядом, только девушка лишь однажды коротко обернулась в мою сторону и, опустив веки, улыбнулась отстраненной счастливой улыбкой.
Они смотрели только друг на друга. Я видела их взгляды: они пересекались так, что между ними загорались волны сияющего чистого белого огня. Двое танцевали в нем, кружа, по прикосновениям, по колебаниям вспыхивающего пламенем воздуха понимая и угадывая движения друг друга.
Их танец и единение душ были похожи на полет и шелк, на белые лепестки розы, лишенной шипов и потому ранимой.
Мир мог не понять их чувств, но им было плевать на мир. Они смотрели друг на друга, и все в этот момент делалось для них более не важным: мелким, ненужным, не разделяющим их великого счастья.
Их действительно могли не понять. Как могут не понять и меня.
Но впервые за все время я наконец поняла, что на самом деле значит любовь…
Яркие матовые лучи тепло коснулись моих щек, и я проснулась. Ощущения нахлынули не сразу: только пару минут казалось, словно что-то прекрасное уходит, уплывает от меня, растворяясь в безвременье, и взамен ему поднимается в душе неосознанная и непонятная тоска.
Если сны куда-то уходят, то это – лучший мир.
Еще несколько минут я невидящим взглядом смотрела на потолок.
Потом, просочившись сквозь заслонки сознания, до меня наконец долетел звук, оборвавший мое блуждание в мире снов. В коридоре пронзительно и настойчиво трещал дверной звонок. Вот засада!..
Судя по продолжительности трели, кто-то очень настойчиво пытался привлечь мое внимание. На ходу одеваясь, я нехотя шла в коридор, шаркая и отчего-то спотыкаясь на тех местах пола, которые прежде казались знакомыми и ровными.
Я наткнулась на тапки в углу, сонно зацепила ветряные колокольчики и, проигнорировав неуютную колкость ковра под босыми ногами, распахнула дверь, уже готовясь излить на голову незваному визитеру все свое недовольство касательно его непредвиденного появления.
В свете подъезда я узнала знакомые полноватые черты, грушевидную фигуру и неизменный светлый пучок волос на затылке.
В то время как я удивленно разглядывала ее, писательница обеспокоенно и с любопытством смотрела на меня, и в ее глазах, впервые за время нашего знакомства, плескались дружелюбие и плохо сдерживаемое любопытство.
– Привет, – сказала она и, улыбнувшись, помахала мне рукой. Другой она держала, прижимая к животу, коробку со сладостями.
– Здравствуй… – сонное оцепенение как рукой сняло, я бросила быстрый взгляд ей за спину и снова опустила глаза, разглядывая порог. Позади был все тот же подъезд, только как будто немного и по-особенному другой. Пустой.
А когда-то неприятная соседка стояла у меня на пороге и теперь улыбалась.
И что-то заставило ее впустить.
– Располагайся, – уже повернувшись спиной, сказала я. Пока она, с любопытством оглядываясь по сторонам, стаскивала ботинки в прихожей, пока вешала на крючок