– Я давно уже тебя выбрала.
Йорн сглотнул.
Мать клана подалась к нему ближе, и он снова ощутил дурманящий аромат речных трав. Йорн позабыл уже, как сдавило его горло от ужаса в темном проулке, позабыл вкус крови на языке… позабыл, во что превратилась та черноглазая девчонка, которую он еще недавно целовал.
Рядом была мать клана – и больше Йорна ничего не волновало.
– Я знала, что ты храбрый парень. Знала, что ты согласишься.
Йорн, как в тумане, кивнул. Он не особо понимал, о чем говорит мать клана, но с ней он согласился бы на что угодно.
Она склонилась ближе, и Йорн понял, что не дышит. Все его существо замерло: он не чувствовал ни тела, ни мыслей. Мгновение, и ее губы коснулись его – легко, будто мотылек задел крылом.
– В эту ночь наш мир раскалывается. Дает трещину, – прошептала мать клана.
Йорн чувствовал ее дыхание на своих губах, чувствовал тепло ее тела, но не понимал ни слова: больше всего ему хотелось, чтобы она замолчала и поцеловала его снова.
– Сквозь трещину к нам приходит тьма.
Йорн ощутил ее руку у себя на предплечье, она сжала пальцы слишком крепко. Но он видел глаза матери клана, ее приоткрытые губы – такие близкие, такие манящие, – и ему было все равно.
– Каждый год Раскол нужно склеивать, – шепнула она. – Но однажды об этом забыли, и в этот мир проникла тьма…
Йорн от боли сжал зубы и опустил глаза. В его предплечье впивались не пальцы, а птичьи когти.
– …а из тьмы пришли твари. Это они сожрали города, Йорн. Каждую живую душу.
Йорн вскинул голову. За спиной у матери клана взметнулись исполинские черные крылья.
– Но тварям не хочется делиться. Добыча не бесконечна. И Раскол нужно скреплять, чтобы не пускать новых тварей. Вот зачем я тебя выбрала.
Он выдохнул. Глаза у матери клана горели желтым. Не человеческие – глаза твари.
– Невинная добровольная жертва, – прошептала она совсем рядом. – Вот что нужно, чтобы склеить Раскол.
Вспыхнули над головой нитки огней. Зазвучала чистая музыка, поскакали меж руин отголоски смеха. Поплыли в мороке яркие бусы, обрывки одежд и плоти. Замелькали нечеловеческие лица, и Йорн готов был поклясться, что узнал среди них отцовское.
А потом он понял, что так и не сошел с пепелища. Только было уже поздно.
На площади, где праздновала свою жизнь смерть, снова полыхал костер.
Мэй
Отец еще спит
Дрейтон-хаус встретил бесконечным дождем, который однообразно барабанил по крыше экипажа. После долгой поездки Уэйн Ллойд порядком продрог, не спасали ни теплое пальто, ни перчатки. Да и сидеть он устал. Так что обрадовался, когда экипаж наконец-то остановился, а кучер звонко объявил господину, что они прибыли.
Господину! Уэйн хмыкнул про себя. Для простого кучера столичный врач, может, и «господин», а вот для обитателей Дрейтон-хауса он точно не ровня.
Подхватив саквояж, Уэйн вылез из экипажа, с любопытством оглядываясь. Он всю жизнь прожил в этой части Мархарийской империи, но в лесах к северу от столицы не бывал, а в пелене дождя из экипажа видел только темные деревья. Они остались за чертой аккуратной территории Дрейтон-хауса: повсюду гравийные дорожки, по ту сторону особняка наверняка роскошный сад. Сам дом выглядел массивным творением архитекторов, которые не боялись смешивать стили. Изящные колонны, красный кирпич, высокие окна, скрытые портьерами. Со второго этажа кто-то украдкой выглядывал, но Уэйн успел заметить только светлую вихрастую макушку, судя по росту, явно принадлежавшую ребенку.
Наверняка это и был младший из Дрейтонов, ради которого вызвали Уэйна Ллойда. Его юный пациент.
В холле встретила высокая и сухая женщина, представившаяся домоправительницей миссис Барлоу. Седые волосы зачесаны в идеальный пучок, простое черное платье с высоким горлом, связка ключей на поясе. Она провела Уэйна через утопающую в полумраке гостиную на второй этаж, чтобы показать его комнату.
– Ужин в восемь, тогда же вы познакомитесь с семьей.
– Я бы хотел увидеть пациента.
– Сначала знакомство с семьей, мистер Ллойд.
– Но мне говорили, дело серьезное. Я бы не стал откладывать.
– Соблюдайте порядки, которые заведены в этой семье, мистер Ллойд.
Поджав губы, домоправительница смерила Уэйна таким взглядом, будто он только что упал в ее глазах, неотесанная деревенщина, едва переступив порог, вздумал оспорить многолетние традиции аристократической семьи.
Уэйну оставалось смириться. К тому же пусть вызов и описывали как срочный, но ничего страшного не было. За мальчиком предполагалось понаблюдать некоторое время, и, насколько понял Уэйн, опасались не столько болезни, сколько дикой магии.
Комната предстала весьма милой. Стены покрывали обои с едва заметным узором, кровать была большой и удобной, шкаф, стол и стулья выглядели неброско, но дорого. Комната для гостей, которая соответствовала статусу столичного лекаря, показывала достаток семьи, но при этом не окунала в неуместную для людей его уровня роскошь.
Слуги принесли чемодан с вещами, и остаток времени до ужина Уэйн потратил на то, что привел себя в порядок, попросив воды, и переоделся в чистую одежду. Оставалось надеяться, что здесь не ужинают во фраках и вечерних платьях. Хотя простят же доктору отсутствие шикарной одежды?
Выбрав скромный, но добротный костюм, Уэйн вышел из комнаты чуть раньше времени. Если его спросят, он всегда сможет сослаться на то, что боялся опоздать, что было бы ужасно невежливо. На самом же деле Уэйн хотел оглядеться.
Он специально устроился во врачебную практику мистера Баурмэна. Знал, что, когда в Дрейтон-хаусе потребуется столичный, а не местный врач, запрос пошлют именно в их контору. Дрейтоны значились клиентами мистера Баурмэна. А дальше оставалось только дождаться нужного вызова и с радостью согласиться. Что было несложно: Уэйн не был женат, в отличие от старших коллег, которые не жаждали ехать в глушь и обрадовались, когда Уэйн вызвался.
Коридор плавал в том же полумраке, который встретил на первом этаже. Аккуратные обои, плотно закрытые двери, ваза с живыми цветами на столике с изогнутыми ножками. Уэйн двинулся по коридору, мягкий ковер скрадывал его шаги. Он прислушивался, догадываясь, что жилые комнаты хозяев особняка должны быть на этом же этаже, но наверняка дальше от гостевой, расположенной у самой лестницы.
Из одной комнаты раздался негромкий женский голос. Нотки звучали визгливые, но разобрать хоть слово не представлялось возможным. Замерев, Уэйн попытался, но ничего не вышло. Потом ответил другой голос, низкий, мужской, очень спокойный, но звучавший глуше. Видимо, его обладатель находился в глубине комнаты. Так что тоже ни