Она шепнула слово. Оно было старым. Оно пахло смолой и лесной гнилью.
Из земли полезли руки. Сначала пара. Потом стая. Потом по всему лесу они повылезали.
Твари выскользнули наружу. Разные. Кожистые волки с глазами из угля. Мордочки как у щенков, но пасти — как у старых собак. Коренастые дети из корней — с ветками вместо рук. Птицы с головами людей — и в глазах их растерянность. Крысы, которых было грязно считать. Черви, блестящие, как масло.
Баба Яга смеялась. Она швыряла слова, и слова превращались в язвы и заразы.
— Идут! — кричала она. — Идут на тебя, мальчик! Сожрут, обглодают, испоганят!
Твари бросились. Волки рванули первыми. Они прыгали в лицо впритык, вгрызались в одежду, в плоть. Дети-корни хватали ноги и тянули. Крысы ломали провода брони. Черви проникали через швы.
Винтер стоял. Он не бегал. Не прятался. Не колебался.
Он принял первый удар. Волки вгрызлись в плечо. Боль — резкая, как плеть. Кровь шипела. Но он не дернулся.
Он поднял руку. Пальцы двинулись — и мир на миллиметр изменился.
Не «волшебство», не «поэзия», — изменение правил. Он не выкинул молнию. Он отнял у тварей существование. Они вдруг оказались не так страшны. Они стали деревяшками. Сухие. Ломкие. Тонкие, как сломанная ветка.
Волки горели. Не пожаром, не пламенем. Они просто перестали быть живыми — треснули по суставам и рассыпались в пыль. Дети-корни развалились на пучки земли. Крысы затихли и замерли, как игрушки. Черви распались на молекулы и ушли в воздух без звука.
Баба Яга заревела. Её голос порезал низкие ноты, как нож о металл. Она швыряла новые заклинания. Они были длиннее. Сложнее. Она выдавала формулы, слова, которых Винтер ещё не слышал.
— Порча! Проклятие крови! Слова-узлы! — кричала она. — Пусть ложь топчет твоё сердце! Пусть род твой сгорит!
Заклинания летели, липли к нему. Они цеплялись за кожу, за броню, за мысли. В них был яд: честолюбие, сомнения, память о страхе. Они цеплялись и вгрызались. Мужчина внутри начал слышать чужие слова. Голос его отозвался: «Не достоин», «Никто», «Однажды падёшь».
Винтер улыбнулся. Его улыбка была короткой и жёсткой.
Он сделал одно движение. Маленькое. Без театра. Рука сжалась, как кулак.
Он отдал назад. Не огнём. Не мечом. Правилом. Он вернул проклятья туда, откуда они пришли — в слова Бабы Яги. Они сжались вокруг её горла. Тонкие нити, которыми она шевелила пальцами, стали её же верёвками.
Твари снова поднялись. Но уже не от неё. Они кричали, гасли. Их плоть плавилась. Их кости разваливались. Они исчезали в крошку и падали к ногам.
Она попыталась уйти в кульминацию. Вытянула ладони, всосала землю, вызвала чёрных духов изо дна болот. Они пришли. Тёмные, липкие, с глазами без зрачков. Они жали на Винтера, хотели растянуть его, хотели выпить память.
Он шагнул вперёд. Одним касанием он вычистил их с лица земли. Словно стерку провёл. Никаких красивых взрывов. Просто точка, и их нет. Как будто их там и не было.
Баба Яга паниковала. Это было не часто. Она швыряла в него старые злые песни. Пыталась сшить его кровью новый узор проклятия. Пыталась наделить мир её страхом.
Он не дал. Он ломал. Методично. Без злости, без удовольствия. Одно его присутствие здесь ломало все ее проклятья.
Она упала. Костлявая, с подгнившими зубами, с последним криком. Её рука дернулась. На ладони осталось слово — чернила, как смола. Оно задымилось и упало в пепел.
Твари кончились. Всё, что она подняла, было уничтожено. Остались только пятна крови и куски рваной ткани. Никаких следов магии. Никаких следов ритуала. Даже земля выглядела чище.
Винтер посмотрел на неё. Тело сидело, дышало слабым ручейком. Она была старой. И без силы. Могла бы ещё шептать, но слова гнусные теперь звучали хрипло и бессмысленно.
Он отвернулся.
— Ненавидишь мир и людей, а? — сказал он тихо. — Думала, кто-то тебя похвалит?
Она не ответила. Глаза закрылись.
Он ушёл, не оглядываясь. За ним ещё шевельнулась земля — мелкие камешки, остатки тварей. Всё стерлось. Всё унялось.
Баба-Яга выдохнула. Неужели ее оставили в живых? Но почему? Может он не убивает женщин? Точно! Так и есть. Да, мужчины ведь всегда жалеют женщин.
«Хе-хе. Идиот, ты еще пожалеешь, что не убил меня сегодня. Я отберу у тебя самое дорогое! — обещала она. — 'Да, а теперь вставай и беги!» — приказала она своему телу. — «А? Что за…?»
Она так и не поняла, что все это время лежала обезглавленной в комнате. Винтер ее не пощадил.
* * *
Глава 30
* * *
Фауст стоял посреди разрушенного зала.
Руки в карманах, лицо — спокойное. Всё вокруг — будто сцена, на которой он уже сто раз играл. Столпы трещин на полу напоминали перья гигантской птицы.
Он чувствовал, как воздух тяжелеет — тот выродок, который забросил его сюда, приближается.
— Ты вовремя, — сказал Фауст, не оборачиваясь. — Я как раз готовлю сделку.
Винтер остановился в трёх шагах.
— Сделку, значит? — переспросил он. — Даже интересно стало. Чего же сам Фауст может от меня хотеть?
— Как будто ты не знаешь. — усмехнулся Фауст. — Даже если я убью тебя, то не смогу покинуть это место. Тут и встречу свой конец. Поэтому я хочу заключить сделку. Если в бою я убью тебя, то…
— Вернешься назад? — потопил его Винтер.
— Нет. Получу весь этот мир в свое личное пользование. — улыбка Фауста стала шире.
— Понятненько.
— А ты…
— У меня нет встречных желаний, — пожал плечами Винтер. — Ну, разве что, давай так — все когда-либо заключенные тобою контракты будут разорваны.
Фауст нахмурился. Мог ли Винтер знать, что среди прочих у него были контракты, позволяющие возродиться? Однако, у Фауста не было выбора.
Он щёлкнул пальцами, и пространство вокруг посерело. Воздух стал плотным, словно бумага. Стены исчезли. Всё превратилось в бесконечный лист, исписанный строчками контрактов.
Каждая строчка — обещание, каждая буква — узел.
— Контракт заключён, — сказал Фауст. — Теперь всё здесь подчинено мне.
Его голос отдался эхом.
— А как же условие, что ты должен меня убить? — спросил Винтер.
— А я тебя уже убил. В своем воображении. Никто ведь не говорил, что я должен убить тебя по-настоящему. Надо было лучше слушать. — усмехнулся Фауст.
Винтер посмотрел вокруг. На мгновение его лицо оставалось пустым. Потом усмехнулся.
— Убил, говоришь?
В этот момент Фауст почувствовал, что