Я повернулся к залу. Десятки пар глаз, полных ужаса, стыда и дикого любопытства, смотрели на меня.
— Внимание, дорогие фрау и фройлян! — крикнул я, и мой голос гулко отозвался под сводами потолка. — У меня в руках не только оружие, но и крепкое мужское достоинство! Кто первый решится его оскорбить?
Раздались вскрики. Кто-то закрыл лицо ладонями. Правда, оставил небольшую щёлочку между пальцами. Шалуньи этакие!
Я подошел к ближайшей кассирше — юной блондинке с вытаращенными глазами. Она смотрела куда-то мимо моего плеча, отчаянно пунцовея кожей на щеках.
— Дорогая, — сказал я мягко, положив сумку на стойку. — Не смущайся. Это всего лишь анатомия. Обычно она побольше в размерах. Да и что-то прохладно у вас тут… Возьми сумку и давай без глупостей. И, пожалуйста, побыстрее. Мне еще обратно возвращаться, а на улице, на минуточку, дождь. Ужасно не хочется получить воспаление лёгких.
Девушка застыла, будто парализованная. Ее взгляд метался от моего лица к пистолету и обратно, старательно избегая центральной части композиции. Казалось, ее мозг разрывается на части: протокол при ограблении строго запрещал сопротивляться, но воспитание кричало, что смотреть на голого мужчину — верх неприличия.
— Эльза! — прошипела ее более пожилая коллега из-за соседней стойки, стараясь не поднимать глаз. — Дай ему всё, что он просит! Ради бога!
Это встряхнуло блондинку. Она, не глядя, схватила протянутую холщовую сумку и начала дрожащими руками запихивать в нее пачки марок. Банкноты шуршали, словно стыдливые шепотки. Я почувствовал, как по моей спине пробегает холодок — и не столько от сквозняка, сколько от десятков глаз, которые теперь изучали меня с пристальным, почти клиническим интересом. Я был для них не просто угрозой. Я был аттракционом. Диковинкой, нарушающей все их строгие, выверенные порядки.
Внезапно из толпы поднялась тщедушная старушка в очках с толстыми линзами. Она выставила перед собой кошелек, словно крест для вампира.
— Убирайся, сатир! — проскрипела она. — Вас, развратников, на кострах жгли!
Я вежливо улыбнулся и развернулся чуть больше, демонстрируя всю красоту своего «мужского достоинства». Она тут же опустила глаза и забормотала под нос.
— Фрау, времена изменились. Теперь за такое не жгут, а дают премию за артистизм. А лет через пятьдесят вообще будут считать проявлением искусства! В вашем возрасте не стоит так волноваться. Поберегите нервы.
Старушка ахнула и шлепнулась на стул, беспомощно опустив кошелек.
Тем временем Эльза закончила. Она протянула мне набитую сумку, глядя куда-то в область моего ключицы. Ее лицо напоминало перезревший помидор.
— Спасибо, фройлян, — я взял добычу. — Вы очень профессиональны. И не переживайте — эти деньги пойдут на борьбу с мировой финансовой олигархией. Или на новый наряд для моей девушки. Еще не решил.
Раздался сдавленный смешок. Кто-то из клиентов, судя по всему, начал ценить представление.
— Вы очень приятная публика. Всего доброго и хорошего. Желаю вам хорошего секса и вкусного кекса…
С этими словами я развернулся и, неспешно покачивая бедрами, двинулся к выходу. За моей спиной стояла гробовая тишина, нарушаемая лишь тяжелым дыханием и, как мне показалось, сдержанным всхлипом той самой блондинки-кассирши. Возможно, от пережитого стресса. А возможно, от осознания, что ее скучная банковская рутина сегодня была грубо, но необратимо нарушена самым экстравагантным образом.
Выбежав на улицу под холодный дождь, я увидел «Фольксваген» с работающим мотором. Ульрика смотрела на меня через стекло всё с тем же оценивающим, чуть насмешливым взглядом. Андреас молча открыл дверь. А Хорст Малер, вытаращив глаза, что-то бормотал, глядя на мою мокрую, покрытую мурашками кожу и набитую деньгами сумку.
— Потрясающе… — прошептал он. — Это… это был акт чистейшего экзистенциального протеста! Абсолютное отрицание системы через обнажение ее сути!
Я плюхнулся на сиденье, бросив сумку к его ногам.
— Заткнись, а? А ты газуй, пока клиентки банка не очухались! — это я уже бросил Андреасу.
Глава 10
Дождь хлестал по крыше «Фольксвагена», а я сидел на заднем сиденье, уже одетый и пялился в окно. Деньги? Вон они, в ногах у Хорста, лежат в сумке и показывают, что они самые что ни на есть безобидные бумажки.
Вот только из-за этих бумажек смерть прошла по банку в виде маленьких пчёл в пистолетной обойме. Ладно хоть не пришлось выпускать этих самых злыдней наружу… Да и вряд ли бы я выпустил их — скорее бросил бы пистолет, да и смылся в случае возникшего шухера.
Моё оружие — слово, а не свинец.
И какого-то хрена Хорст решил также и врубил свой матюгальник на полную катушку.
— … акт абсолютного отрицания! — захлебывался он, размахивая руками. — Ты обнажил не просто тело, ты обнажил суть их системы! Ее ханжество, страх перед природной, животной правдой! Мы должны это развить! Сделать манифестом!
Андреас молча вел машину, но в его затылке читалось напряженное раздумье. Ульрика смотрела на меня, и в ее глазах плескался не то восторг, не то смех.
Сейчас я стал для них не просто парнем, который голышом ограбил банк. Я стал символом. А символы, как известно, либо ведут, либо их уничтожают.
Хорст, задыхаясь от восторга, уже рисовал картины будущего.
— Название! Нам нужно громкое название! Чтобы резко и страшно! Вот, например… Фаллос коммунизма! Звучит?
Я невольно прыснул. Нет, ну про призрак коммунизма, что бродит по Европе, я слышал, а чтобы «Фаллос коммунизма»…
— Вообще никак не звучит, — усмехнулся я в ответ. — Словно насмешка над политическим строем. Несерьёзно как-то, глупо и бездарно.
— Да? — чуть обиженно проговорил Хорст. — А что тогда ты предложишь? Критиковать-то всякий может, а вот что конкретное предложить? У нас есть группа «Баадер-Майнхоф», но нас же явно становится больше…
— Название придумать? Можно и подумать. Вот, например… Фракция Красной Армии, — пожал я плечами. — А что? Знаете, сколько во времена Второй Мировой войны было подобных фракций, то есть партизанских отрядов, которые наводили шорох в стане врага? Полицаи боялись партизан как огня, ведь это зачастую были люди из ближайших мест, а они-то как нельзя лучше знали, что творили перешедшие под крыло фашизма! И полицаев вешали чуть ли не чаще, чем самих нацистов!
— А что? В этом что-то есть. Я думаю, что это прекрасное название для нашей организации! Это будет не просто группа, это — армия! Армия новых партизан, бросающих вызов империалистическому строю!
Я посмотрел на него, на его трясущиеся руки и горящие за стеклами очков безумные глаза. Этот юрист-неудачник, этот клерк от апокалипсиса, уже видел себя командиром подполья.
Можно было отшутиться, взять деньги и слинять в закат. Но на хрена? Они меня уже не отпустят.