Рабочим, не выполнявшим норму, грозили арест и смерть. Но работали узники недолго: умирали или заболевали. «Уничтожение трудом» — таков был функциональный принцип концлагерей.
Концерн Флика нацистские чиновники снабжали бесплатной и бесправной рабочей силой в первую очередь. И когда заводы Круппа попросили две тысячи заключенных, выяснилось, что все мужчины-узники были распределены. Комендант Бухенвальда мог предложить только женщин-узниц…
Но и люди Флика жаловались хозяину на «непригодность присылаемого материала», когда им предлагали женщин, стариков и детей. В ведомстве труда советовали «приезжать утром пораньше, чтобы успеть отобрать наиболее пригодных».
Вся эта мерзость, вся античеловечность возвращалась к Флику сторицей. Он умирал. Умирал разорённый, разыскиваемый полицией, одинокий… Я-то и не думал приходить ему на помощь.
— Ты… ты… — лицо Флика покраснело до состояния помидора.
— Я русский солдат! И я пришёл за своим долгом! — отчеканил я, глядя в зеркало заднего вида. И добавил по-русски: — За Родину, за Сталина! За всех русских людей!
Флик что-то ещё прохрипел, попытался расцарапать себе горло, но потом вытянулся в струнку и обмяк.
Я свернул на обочину. Заглушил мотор. На заднем сидении начал подёргиваться бывший мультимиллионер. Я перегнулся через спинку, послушал пульс. Чёрное сердце не выдавало признаков жизни.
Вытащив из кармана только что усопшего магната забытый листок из блокнота и ключ от ячейки, я постарался усадить сухое тело мужчины так, чтобы со стороны он выглядел спящим. После этого развернулся и неторопливо подъехал к банку.
Что же, миттельшпиль прошёл блестяще, осталось провести эндшпиль.
Выйдя из машины, я открыл пассажирскую дверь, вот только пассажир проигнорировал мою любезность. После этого я наклонился к Флику и произнёс:
— Я скоро вернусь, не скучайте без меня тут…
Дальше я прошёл к банковской двери, кивнул охраннику, как старому знакомому и попросил его вызвать директора банка. Через минуту директор встал передо мной, как лист перед травой.
Я оглянулся назад, где через стеклянные двери был виден «Опель» и силуэт «спящего» Флика. Потом произнёс, показывая листок и ключ от ячейки:
— Герр Флик устал от переездов, от треволнений и забот с шахматной олимпиадой. Отдыхает Он попросил меня взять его коробку из ячейки. Вот, сказал, что этого будет достаточно.
Я говорил нарочито громко, чтобы привлечь внимание остальных. Чтобы директор не вздумал сомневаться в моих словах. Ведь при свидетелях сложнее отказать просителю. Тем более, если проситель пришёл от такого человека, как Фридрих Флик.
Директор заколебался, тогда я холодно улыбнулся:
— Если вы желаете, то я сейчас разбужу господина Флика. Только вряд ли он после этого будет доволен этим… Надеюсь, вы понимаете, о чём я?
— Да-да, конечно, прошу вас, господин…
— Линдеманн, герр Тиль Линдеманн, — кивнул я в ответ, усмехаясь про себя.
Сейчас будущему лидеру группы «Раммштайн» всего семь лет, и он даже не подозревает, что под его именем собираются ограбить банк.
— Прошу вас, герр Линдеманн, — чуть поклонился директор банка.
Я с бесстрастным хлебалом повторил недавний путь. Потом без зазрения совести ссыпал алмазы во внутренний карман, протёр и положил коробочку на место, а после вышел из зарешёченной комнаты.
Всё прошло как нельзя более гладко. Мы распрощались с директором, он передал пожелание здравствовать и бодрствовать господину Флику. Я пообещал обязательно передать.
И ведь передал! Не уверен, что душа магната меня услышала, но своё обещание я выполнил. После этого я завёз «Опель» в заранее условленное место на окраине города, где уже стоял припаркованный лимузин. Пришлось попотеть, чтобы перенести обмякшее и не успевшее одеревенеть тело Флика на заднее сиденье. Манекена внутри уже не было.
Дальше я ещё раз протёр все возможные места в лимузине, которых мог касаться пальцами. А также те места, которых могла коснуться госпожа Шнайдер. На всё про всё ушло пятнадцать минут. После этого я оставил герра Флика дожидаться своего нахождения в одиночестве.
К этому времени уже давно должны были очнуться охранники, должна начаться паника. Герра Флика должны начать искать.
Вряд ли его будут искать в запылённом «Опеле», который к тому же сменил номера и теперь неторопливо катил по дороге прочь из Зигена.
Я включил радио и снова донеслась запись из скрытого магнитофона, записанная заранее: «…и в срочном сообщении. По распоряжению генерального прокурора ФРГ все активы концерна „Флик“ арестованы. Проводится расследование в связи с масштабными подозрениями в систематическом подкупе политических партий. Сам господин Фридрих Флик, а также ряд высших руководителей концерна, разыскиваются для дачи показаний…»
Потом должен был раздаться голос госпожи Шнайдер. Она сперва отнекивалась, но для пущей убедительности мне нужно было как раз использовать женский голос. И в конце концов она сделала запись. Отчасти поэтому мне и пришлось пересесть на «Опель», чтобы использовать скрытый магнитофон в качестве радиотрансляции.
Да и лимузин могли начать разыскивать раньше времени, поэтому колесить на нём по городу было опасно. А что до таблеток… Я знал заранее, какой фирмы пилюльки потребляет Флик, поэтому купить такую же баночку не составляло труда. Да, пришлось сделать вид, что я спёр их, но… Я всего лишь обманул его, как он до этого обманывал многих.
И мне нужно было показаться на глаза директору банка рядом с Фликом, чтобы он потом отдал мне содержимое ячейки. Теперь это многомиллионное содержимое находится в моём кармане. И вскоре пойдёт на благое дело.
Вся эта операция была затеяна с целью наведения справедливости. Флик не хотел расставаться с деньгами добровольно. Пришлось слегка принудить его. Да, пришлось сделать качели, расшатав его и без того нездоровое сердце. Пришлось показывать то победу над ним, то проигрыш, то снова победу, то снова проигрыш и в итоге…
В итоге он сам себя доканал. Не стоило так волноваться, в конце-то концов. И ведь я давал ему шанс, прося всего лишь один алмазик. Однако, он не захотел делиться. Поэтому и пришлось сделать так, как пришлось сделать.
Переживал ли я по этому поводу? Да ничуть.
Пока я ехал, то вытащил из-за щёк подложенные ватные валики. Снял прилизанный парик, оставалось смыть грим с лица и шеи, а также вытащить цветные линзы, чтобы даже директор банка не узнал во мне человека, который недавно дважды посещал его заведение.
Что я и сделал, когда остановился в придорожном кафе в десяти километрах от Зигена. В туалете быстро сделал разоблачение и убрал за собой. На выходе из туалета подмигнул официантке и попросил сделать два бутерброда с собой.
Когда я подошёл к