Через пять минут у нас на подносах стояло то, что казалось чудом. Пластиковые тарелки, а на них — белоснежное, воздушное картофельное пюре, сдобренное чем-то золотистым, похожим на масло. Рядом — румяная, сочная котлета, от которой шел умопомрачительный пар. В стаканах плескался темно-рубиновый компот из сухофруктов. И в маленькой салатнице — нарезанные дольками помидоры и огурцы, пахнущие свежестью.
— Что… это, Макс? — прошептала Кира, ее глаза были круглыми от удивления.
— Если бы я знал, — честно ответил я, вдыхая забытые ароматы. — Хотя… я видел нечто подобное в сети. Такое ели люди до Коллапса.
— Да, я тоже видела, — она осторожно взяла вилку. — В исторических файлах. Но откуда это здесь⁈ И запах… какой запах!
Мы сели за ближайший стол и начали есть. В тишине. Потому что слова были не нужны. Вкус. Настоящий, живой вкус. Сладковатая нежность пюре, мясной сок котлеты, кислинка помидора, хруст огурца. Это было не просто утоление голода. Это было возвращение в потерянный мир. В мир, где еда была не просто топливом, а удовольствием.
Когда мы закончили, я подошел к синтезатору снова. Покопавшись в меню, которое теперь было в десять раз обширнее, я нашел то, что искал. Через минуту у меня в руках был небольшой брикет твердого, ароматного сыра и фляга. Потом, стакан пять раз подряд наполнил терпким, полусладким вином, каждый раз переливая его во флягу.
Я вернулся к столу, взял Киру за руку.
— Пойдем.
Мы вернулись в мою каморку. Я нарезал сыр, разлил вино по двум металлическим кружкам. Мы сидели на моей кровати, прислонившись к стене, и молча пили вино, закусывая сыром. Напряжение последних дней окончательно отпустило. В тишине комнаты, в тепле ее плеча рядом, в терпком вкусе вина было что-то настоящее, что-то, ради чего стоило сражаться и выживать.
Хорошее завершение дня перетекло в не менее прекрасную ночь. Когда кружки опустели, я отставил их на пол и повернулся к ней. Поймал ее взгляд — глубокий, понимающий, полный нежности. Я провел рукой по ее щеке, убирая выбившуюся прядь волос. Она подалась вперед, и наши губы встретились.
Этот поцелуй был не похож на предыдущие. Не было в нем ни отчаяния, ни голода, ни спешки. Он был медленным, глубоким, полным благодарности за этот день, за этот вечер, за то, что мы живы и вместе.
Мои руки скользнули по ее спине, прижимая ее ближе. Я чувствовал, как бьется ее сердце. Ее ладони легли мне на грудь, потом обвили шею, пальцы зарылись в мои волосы. Одежда стала лишней, ненужной преградой. Она исчезла, и я ощутил кожей тепло ее кожи.
Наша связь через импланты вспыхнула по-новому. Это было не просто общение мыслями. Это было слияние ощущений. Я чувствовал ее наслаждение как свое собственное, ее учащенное дыхание отдавалось в моей груди. Каждое мое прикосновение она воспринимала вдвойне — физически и ментально. Мир сузился до размеров этой маленькой каюты, до пространства нашей кровати, до сплетения наших тел.
Мир взорвался мириадами ослепительных искр, и мы рухнули в сладкую, бархатную бездну, крепко обнимая друг друга, словно боясь, что утро разлучит нас.
Я лежал, слушая ее ровное дыхание, и думал о том, что даже в этом разрушенном, отравленном мире можно найти свой маленький рай. И мой рай сейчас спал, доверчиво прижавшись ко мне.
Я проснулся от тишины. Не от звука, а от его отсутствия. В Бункере всегда что-то гудело, шипело, лязгало — вечный саундтрек выживания. Но сейчас, в предрассветной полутьме моей каюты, царил почти абсолютный покой. Кира спала, доверчиво прижавшись ко мне, ее дыхание было ровным и глубоким. Ее лицо, расслабленное во сне, было лишенно обычной маски строгого профессионала.
Я смотрел на нее и чувствовал, как внутри поднимается волна чего-то теплого и яростно-защитного. Она доверилась мне. Разделила со мной тайну, боль, свободу. Но этот мир не прощал доверия. Вчерашний инцидент с мутантами был тому ярким подтверждением. Я смог ее защитить. Но что, если меня не будет рядом? Что, если она окажется одна против угрозы, с которой не справится скальпель и научные знания?
Эта мысль была как заноза под ногтем. Неприятная, острая, мешающая наслаждаться моментом.
«Зета», — позвал я мысленно, стараясь не разбудить Киру.
«Я здесь, Макс», — ее голос был как всегда спокоен, но я уже научился различать в нем оттенки. Сейчас это был оттенок заинтересованного ожидания.
«Мы загрузили в меня тонны информации. Боевые искусства, тактика, стрельба. Могу ли я… поделиться этим с Кирой?»
Пауза. Я чувствовал, как Зета обрабатывает запрос, прогоняя его через тысячи симуляций и протоколов. Это было не просто копирование файла. Это была передача инстинктов, мышечной памяти, рефлексов.
«Это возможно», — наконец ответила она. «Но с ограничениями. Ее имплант, даже улучшенный, не обладает твоей пропускной способностью и адаптивностью. Прямая передача полного пакета боевых знаний может вызвать каскадный нейронный сбой. Проще говоря, сжечь ей мозги».
Холодок пробежал по спине.
«Но», — продолжила Зета, — «я могу создать урезанную, адаптированную версию. Скомпилировать базовые принципы рукопашного боя, тактики малых групп и стрельбы из короткоствольного оружия в единый пакет, оптимизированный под ее физиологию и структуру импланта. Это не сделает ее суперсолдатом, как ты. Но это даст ей шанс. Очень хороший шанс. Поверь, Макс, этот „урезанный“ вид для большинства обитателей этого мира будет выглядеть как магия».
В ее голосе проскользнула нотка, похожая на гордость.
«Загружай», — не колеблясь, решил я. — «Пока она спит. Начни с рукопашного боя. Пусть хотя бы эта часть усвоится к утру».
«Принято. Начинаю компиляцию и фоновую загрузку пакета „Афина-1“. Расчетное время первичной интеграции мышечной памяти — четыре часа. Полная ассимиляция рефлексов — до двадцати четырех часов».
Я почувствовал, как наша связь с Кирой изменилась. К ней потек тонкий, едва заметный ручеек информации. Я видел его как бледно-золотистую нить, вплетающуюся в серебристое сияние ее сознания. Она слегка нахмурилась во сне, ее ресницы дрогнули, но она не проснулась. Процесс пошел.
Я лежал, не шевелясь, и наблюдал за этим таинством. Я дарил ей не просто навыки. Я дарил ей клыки и когти, которых у нее никогда не было. Я вооружал своего гениального ученого, своего нежного любовника, превращая ее в нечто большее. В выжившую.
* * *
Утром я разбудил ее поцелуем. Она сонно улыбнулась, открывая