– Продолжай.
Сом делает жест, чтобы другие не перебивали, однако Нура отвлекается сама:
– Я могу спросить?
– Спрашивай.
– Ты полукровка? – Она смотрит на Ската, не моргая. – Я хочу понять, откуда ты знаешь наш язык. Если ты связан с племенем…
– То что? – Карие глаза хищно щурятся. – Договаривай.
Зря она спросила. Свой не воспринял бы её враждебно. Все та-мери – семья, нет ничего важнее.
– Может, ты показал бы дорогу… отвёл меня к ним, – заканчивает Нура севшим голосом.
Скат хмыкает, накидывая капюшон.
– Найди себе другое платье.
Он бросает на стол позолоченный кругляш – должно быть, медальон, состоящий из двух половинок – и несколько медных холов, обращаясь к Сому:
– Улов за сегодня невелик. Я голосую против, а вы можете играть в Рассветных братьев. Я буду на Маяке до завтра, разведаю обстановку – дам знать.
Сом окидывает его тяжёлым взглядом.
– Выйдем на пару слов.
Вместе со сквозняком в Крепость рвётся запах жухлой травы и соли. Хлопает дверь. Снаружи окончательно стемнело, и Скат растворяется в ночи.
Интересно, что он Сом сказал ему напоследок?
– Ну да ладно, – Карп оттягивает воротник, – глотнём свежего воздуха, а то душно стало. Скат не из ваших, мона Веснушка, не переживай. Он родом из солнечной Талифы, города Янтарных Песков, тысячи колодцев, портовых дев и щипачей. Выучил язык, мотаясь за хозяином: тот плавал по свету в поисках сокровищ – научных открытий, как он врал имперским властям. На тамерийскую культуру ему было сра… сразу и решительно всё равно. – Делая вид, что поперхнулся, Карп кашляет в кулак. – История умалчивает, сколько храмов они разграбили к югу от Ядра, но помер хозяин от лихорадки, когда наш друже был слегка постарше Ёршика. Так всё было, компадре?
– Примерно, – отзывается вернувшийся Сом. – У него нет связи с племенами. Да и, по-честному, ни у кого из нас нет. Карантин отрезал Клиф от Ядра, то есть «сердца» доминиона, я упоминал по пути.
– Я не совсем понимаю… – Нура пытается сладить с потоком услышанного, но истощённое тело противится. Она будто стоит у подножия водопада, и струи бьют по макушке не переставая.
Горчак вдруг поднимается с места, наливает в протёртый до скрипа стакан воду и протягивает Нуре.
– Карантин – это когда болеют. Все. Или многие, – поясняет он. – Власти запирают ворота, охраняют входы и выходы. Порт не принимает корабли, а жители сидят по домам. Во Внутреннем круге спокойно, хотя богатеи жалуются на то, что теряют деньги из-за вставшей торговли. Бедняки из Внешнего круга голодают. Мародёры наживаются как могут. Жулики продают «лекарство» тем, кто верит. Монахи из Удела Боли молятся и бьют в колокол через двенадцать часов – голова от них пухнет. Короче, хаос и разруха.
– Хио ма, – шепчет Нура, – мне жаль. Я совсем не понимаю ваших порядков, но болезнь – всегда горе.
Она замечает, как Ёршик поднимается и выходит за дверь. Сом передаёт ему свёрток, извлечённый из кармана. Что под тряпицей, не разобрать.
Нура чувствует необъяснимую вину, но никак не может понять, за что именно. Будто своим появлением в Крепости она вскрыла рану, и оттуда хлынул гной. Может, не стоит расспрашивать сегодня: всё нужное придёт со временем.
– Да, – говорит Сом, – и всякий переживает горе по-разному. Не обижайся на Малого, он устал. Но хочет, чтобы ты осталась. Закончи историю, чтобы мы могли принять решение. Остальное – завтра. Всем нужно отдохнуть.
– Мне не на что обижаться, – она качает головой, – я здесь лишняя… Я понимаю. Если бы в племени оказался чужак, Сатофи захотел бы услышать его историю, прежде чем выделить место на плоту.
– Это ваш старейшина?
– Да.
– Он научил тебя языку? Ты говоришь почти без ошибок.
Нура кивает.
– Всему, что я знаю. Он самый мудрый из людей. Хотите – верьте, хотите – нет… – Она поводит плечами, настраиваясь на рассказ. – Он предупреждал меня в день испытания, что ничему нельзя верить. Река, бегущая через остров Первого Огня, соединяет два мира: наш и Реин-ги – там обитают демоны и духи. Я… – она спотыкается, хмурит брови, пытаясь восстановить по кусочкам свой путь, но воспоминание ускользает, как сон поутру. – Я прошла через лес и встретила те-макуту. Это ведьма, которая знает судьбы всех живущих. Она что-то сказала, а потом… – Нура сминает платье на коленях. – Земля дрогнула. Волны окатили берег, и с неба ринулся огонь.
Голос дрожит. Ей было страшно, очень страшно – не за себя, а за других, ведь она находится здесь, хотя и кажется, что первая душа Нуры осталась на острове.
– Я не помню… Не знаю, что стало с другими… где сейчас Плавучий дом.
Она даже в мыслях боится признать: их больше нет. Смешливых Джары и Ситы, красавицы Санаи, талантливых мастеров и сказочников, навигаторов и охотников за жемчугом… и Сатофи – тоже.
Он часто повторял, что в человеке заключён мир – необъятный, как море до самого дна. Для Нуры он был таким миром.
– Тебе повезло. – Горчак голосует первым. – То, что выжила, похоже на чудо. Я «за».
Он хлопает рукой по столу. Следом ложится ладонь Карпа, широкая, с несколькими шрамами на тыльной стороне: они тянутся багровыми полосами от костяшек до самого запястья.
– Вот это разговор, моны! Братство не бросает прекрасных дев в беде! – Он залпом осушает кружку. – Добро пожаловать, Веснушка. А впрочем, необязательно брать прозвище, если не хочешь. Это я так…
– Всё равно будет Никсой.
– И то верно.
– Правда, без хвоста.
– Да и зачем бы он? С двумя симпатичными ножками куда лучше.
– Добро пожаловать, – обрывает их Сом, поднимаясь из-за стола. – Половину сказанного можешь пропустить мимо ушей. Подумаем утром, что делать дальше. А пока… спи без страха. Если что-нибудь понадобится – разбудишь. Дай мне руку.
Он шагает к Нуре и завязывает вокруг её запястья шнурок: никаких украшений, просто кусок бечевы и двойной крепкий узел.
– Это символ Верёвочного Братства. Как я сказал, никто из нас тебе не угроза. В стенах Крепости ты под защитой.
Нура смотрит ему в лицо и опускает взгляд. Правда в том, что защиты нет. Нигде. Они сами сказали: город страдает от болезни, никто не покинет остров. Она заперта здесь.
– Ка-нуй. Спасибо.
– Там есть одна хитрость, пойдём покажу. – Голос Карпа звучит над головой. Резко обернувшись, Нура сталкивается с ним в дверном проёме. – Ох, это пустяки, подумаешь… В тесноте, да не в обиде, как говорят на севере империи. Тебе надо… ну, мыло? Что ещё положено барышням?