Проходит пара секунд, и на экране чата появляются три маленькие точки. Кэз печатает ответ. Затем они исчезают. Появляются снова.
Наконец, приходит сообщение:
Ок. Но обещай, что не будешь смеяться.
– О боже, – говорю я, выходя из машины спустя час.
Никогда раньше не бывала на настоящей съемочной площадке, но эта почти точно такая, как я себе представляла: гигантские зеленые экраны, установленные на траве, закрывают клочки неба; съемочная бригада и гримеры снуют между импровизированных палаток; повсюду реквизит вроде мечей и гучжэнов [18], оставленный мерзнуть под открытым небом. Я запоминаю каждую деталь, уже обдумывая, как расскажу в будущем посте обо всем, что сейчас вижу.
Как раз снимают эпизод боя, и у меня практически отвисает челюсть, когда я замечаю Кэза в нескольких метрах от себя.
Я с трудом его узнаю.
Во-первых, на нем халат. Не банный халат, а самое что ни на есть историческое одеяние с вышитыми по бокам драконами и широкими, ниспадающими рукавами. Похоже, что и сделано оно из настоящего шелка: при каждом движении Кэза черная ткань колышется и переливается в солнечном свете. Я не могу отвести глаз. Каким-то образом костюм заставляет его казаться выше, старше, внушительнее, хотя и скрывает почти все тело.
А еще эта прическа (ну, то есть парик). Часть волос перевязана и скреплена замысловатой короной, остальные струятся по спине рекой блестящих чернил.
– Заново! – кричит коренастая женщина средних лет – предполагаю, режиссер – из-за мониторов камер. Одной рукой она делает нетерпеливое движение. – Кэз, следи за тем, что поворачиваешь голову вот так, когда… – Остальные ее указания теряются в потоке беглого китайского с акцентом.
Но похоже, Кэз все моментально понимает. Он показывает ей большой палец и тут же корректирует позу, с непреклонно-сосредоточенным выражением лица поднимая вверх в воздухе очень реальный на вид меч. Его челюсть напряжена, взгляд пристальный, привычного скучающего вида как не бывало.
Пятеро мужчин в костюмах ассасинов бросаются к нему, и он… вращается. Ударяет. Приседает.
Его движения молниеносны, сильны. Клинки актеров рассекают воздух идеально синхронно, словно в каком-то жестоком танце, элегантном и пугающем одновременно. Меч Кэза взмывает в очередной раз, сразив двоих из нападавших.
Торжествующая усмешка вспыхивает на его лице.
– О боже, – повторяю я с легкой хрипотцой в голосе.
И хотя Кэз Сонг нравится мне уже некоторое время, его мастерство восхищает меня до глубины души.
Он невероятный профессионал своего дела.
Кэз выполняет оставшуюся часть постановочного боя с той же сосредоточенностью и точностью, а когда его тело плавно переходит из одной позиции в другую, руки мелькают так быстро, что кажутся размытыми, и лишь когда режиссер кричит «Снято!», он, наконец, замедляется. Опускает свой меч.
Его лоб блестит от пота, дыхание учащенно, пряди темных волос выбиваются из пучка, но все лицо сияет. Прямо-таки в эйфории. Выглядит он так, будто с удовольствием повторил бы эту последнюю сцену еще раз двадцать.
Тут он замечает меня.
Прежде чем я успеваю собраться с мыслями, уголок его рта приподнимается в той изогнутой улыбке, которую я втайне так люблю: на щеках ямочки, ровные белые зубы сверкают. Это невыносимо – я хочу верить, что улыбка настоящая, что предназначена она только мне. Пару секунд назад я убедилась, как же он хорош в своем деле.
– Ты и правда не смеешься, – говорит он, подходя ближе, одеяние струится вокруг него. – Я удивлен.
– Да, но… Тут не над чем смеяться, – говорю я, пытаясь сыграть непринужденность и промахиваясь где-то на десять тысяч километров.
Похоже, я разучилась говорить как нормальный человек.
– М-м-м. – Внезапно он наклоняется, в его глазах блеск. – Постой, не говори мне. Это… – Он указывает на себя, на свой костюм, и мне хочется умереть. – Это тебе нравится?
– Нет. – Но я чувствую, как мои щеки краснеют. – Не будь смешным…
– Я столько не знаю о тебе, Элиза…
– О боже…
– Это знаковое событие в наших отношениях, – продолжает он, с трудом сохраняя серьезное выражение лица. – Знай я раньше, что ты без ума от такого…
– Умоляю, ни слова больше!
К счастью, ровно в тот момент, когда я подумываю о побеге в пустыню Гоби или еще куда подальше, кто-то выкрикивает имя Кэза.
– Идем, – говорит Кэз, протягивая руку. – Устрою для тебя экскурсию.
Я беру его руку, зная, что все это игра, однако чувствую, как скачет мой пульс. Кэз ведет меня по съемочной площадке. Пока мы идем, я наблюдаю, как он выпрямляется, улыбается шире, превращаясь в другую версию себя. Он приветствует гримеров и статистов по именам, смеется над шутками, над которыми, клянусь, обычно даже не улыбнулся бы, останавливается и позирует с актерами второго плана, вскинув под идеальным углом подбородок и тщательно причесав волосы. Затем он показывает мне аппаратуру, в деталях объясняет, как работает реквизит и снимаются определенные сцены, и сообщает, что здешние страховочные тросы старые и уже несколько месяцев как должны быть заменены, но пока еще пригодны для трюков на высоте.
Все это полезный материал, который можно будет использовать в моем посте, но я прекрасно сознаю, что не единственная наблюдаю за Кэзом. Везде, куда мы идем, за нами следят бесчисленные пары глаз; наэлектризованное взглядами пространство подобно лучу яркого прожектора. Режиссеры, съемочная группа, другие члены актерского состава… В теории я знала, что у Кэза очень большие нагрузки, но совсем другое дело – быть здесь вместе с ним и видеть, как усердно ему приходится работать лишь для того, чтобы не облажаться на глазах у всех этих людей.
«Я не могу все испортить», – шепчет в моей голове тихий голос. Нельзя мешать его и без того полной сложностей карьере, показывая, что я запала на него, и зная, что это не взаимно. Лучшее, что я могу сделать, чтобы помочь ему, – выполнить наш уговор и не усложнять ситуацию.
Мы останавливаемся у декораций, изображающих внешнюю сторону дворца – наполовину голубой экран, а наполовину реальные, вычурные каменные колонны, – где как раз близится к завершению другой эпизод.
– Это Минжи, – негромко сообщает мне Кэз, кивая на одного из двух актеров перед нами. – Он играет молодого генерала-сироту. К несчастью, он приносит братскую клятву с персонажем Кайгэ, – указывает на другого актера, – который оказывается наследным принцем вражеского царства и убийцей его отца.
– Печально, – комментирую я, чем заслуживаю в ответ знакомое подергивание губ.
Минжи выглядит максимум лет на двадцать, но у него такое лицо, которое может выглядеть молодо в любом возрасте: с глазами в форме полумесяцев и ямочками на щеках, которые видны, даже когда