Чувствуя себя так, будто провалила обещание самой себе, я печатаю:
Ладно. Но только в этот раз.
Могу представить его торжествующую ухмылочку, когда он быстро отвечает:
Конечно. Ты лучшая.
Как скажешь
– Все будет нормально, – уверяю я себя вслух, кидая телефон на кровать. Мне надо просто очаровать родителей моего лже-парня, но не до такой степени, чтобы они переживали, когда мы расстанемся. Легко. Элементарно. Что вообще может пойти не так?
В субботу я жду у двери в его квартиру с сердцем, застрявшим в горле, и большой коробкой чая в руке.
Проверив свое искаженное отражение в блестящей дверной ручке и убедившись, что на моем лице нет ничего смущающего, кроме самого лица, я прерывисто вздыхаю и стучусь.
– Иду!
Шаги, твердые и быстрые. Затем дверь со скрипом открывается, и я вижу Кэза. Он в светло-серой рубашке и джинсах «Левайс», босиком. Выглядит по-домашнему. На шее полосатое полотенце, потемневшее от капающей с волос воды.
Мгновение он смотрит на меня, и в его глазах читается удивление и что-то еще, совершенно неясное.
– Привет. Ты рано.
– Ой… извини. – Я неловко переминаюсь с ноги на ногу. – Боялась опоздать. Сейчас неудачное время или…
Он смеется, явно надо мной:
– Почему ты так волнуешься?
– Вовсе не волнуюсь, – обманываю я. Никогда не забуду жалость в его глазах тогда, в чайной, и молюсь, чтобы мне никогда больше не пришлось подобное на себе испытать. Если Кэз может вести себя так, будто между нами ничего не случилось, значит, я тоже смогу. Я не оплошаю во второй раз. Нельзя себе этого позволить.
Он переводит взгляд на упаковку с чаем. Она ярко-алого новогоднего цвета, с причудливыми золотыми краями и эстампом, изображающим летящих воробьев, на лицевой стороне. Я сделала выбор лишь после того, как проштудировала двадцать различных статей наподобие «Десять лучших подарочных травяных настоев, чтобы покорить будущую свекровь».
– Это мило, – говорит Кэз.
– Спасибо. Это то, что рекомен… – Я обрываю себя, прочищаю горло и неловко повторяю: – Спасибо.
Слегка улыбаясь, он забирает у меня коробку, и я старательно игнорирую легкое соприкосновение костяшек наших пальцев; его тело напряглось на секунду, прежде чем он развернулся.
Следуя за Кэзом в его квартиру, я поневоле оглядываюсь.
Обстановка напоминает музей, словно я на одной из тех экскурсий по дому знаменитости, в котором эта знаменитость бо́льшую часть времени не живет. Все слишком изысканно. Слишком идеально.
По стенам широкого коридора развешены черно-белые фотографии в рамах и абстрактная живопись – эти картины напоминают случайно пролитое на белый холст ведро краски, но явно оцениваются в сотни тысяч долларов и олицетворяют собой изначальную непознаваемость человеческого бытия и все такое – а еще великолепные традиционные пейзажи с покатыми горами и журавлями с красными макушками, исполненные яркими, размашистыми чернилами.
Кроме того, коридор наполняет антиквариат: блестящая бронзовая посуда, изящные фарфоровые вазы с прелестными цветочными узорами, и даже точная копия – по крайней мере хочется думать, что это копия – терракотового воина в натуральную величину, небрежно прислоненная к стене, будто это самое обычное украшение интерьера.
Меня посещает внезапное, ужасающее видение: я спотыкаюсь и опрокидываю эти вазы одну за другой наподобие костяшек домино… Инстинкт заставляет придвинуться ближе к Кэзу.
– Что ж, моего отца сегодня нет, – сообщает он бесстрастным голосом, когда мы поворачиваем за угол. – Утром позвонили из больницы и сказали, что он необходим на экстренной операции. Он передавал свои извинения.
– К-конечно. Я все понимаю, – быстро говорю я. – И если он правда хочет встретиться со мной, мы всегда можем просто перенести…
Кэз отрицательно качает головой.
– У него где-то два выходных в году.
Вскоре коридор переходит в светлую гостиную с высоким потолком и огромными окнами, где у диванов ждет женщина средних лет.
Мама Кэза выглядит так, как я себе ее и представляла, только еще более стильно. Прямые темные волосы до плеч оттеняют бархатистую белизну кожи, изящные брови затемнены татуажем. И хотя она в собственной гостиной, на ней атласная блузка и отглаженная юбка-карандаш, которые были бы более уместны на деловом обеде.
Опускаю взгляд на свою простую белую рубашку, внезапно испугавшись, что одета неподобающе. Но это не важно. Я не должна хотеть произвести впечатление на мать Кэза в нашу первую и единственную встречу. Но все же… Это дело принципа.
– О, ты, должно быть, Элиза! – приветствует она меня, приближаясь.
– Аи хао [20], – вежливо говорю я и зачем-то решаю поклониться. – Рада с вами познакомиться.
Ее губы с розовой помадой растягиваются в широкой улыбке. У нее глубокие ямочки на щеках, совсем как у сына.
– Ва [21], мне нравятся твои волосы, – говорит она со вздохом, намекающим на зависть. – Они такие черные и прямые. Замечательные.
– Ой. Спасибо. – Я догадываюсь: теперь моя очередь произнести комплимент. Еще лучше того, что она адресовала мне. – Мне нравится ваш… – «Быстро. Придумай что-нибудь, иначе прозвучит слишком фальшиво». Мои глаза блуждают по комнате, тысяча лихорадочных, смутных мыслей одновременно проносится в мозгу. Похвалить ли мне интерьер? Матерям нравится слышать такое? Или ее макияж? Или вообще неприлично привлекать внимание к тому факту, что на ней макияж? Черт! Я тяну слишком долго. «Просто скажи что-нибудь. Что угодно». – Мне очень нравится ваш… нос.
Я мысленно вздрагиваю, почти уверенная, что сейчас она примется отчитывать сына, пригласившего какую-то чудачку, – но женщина выглядит довольной.
– Правда? – Ее пальцы приближаются к носу. – Я всегда переживала, что моя переносица недостаточно высокая…
– Нет-нет, она идеальна, – заверяю я ее. И в порыве вдохновения добавляю: – Теперь я знаю, откуда у вашего сына такая приятная внешность.
Невозможно, но ее улыбка становится еще шире. Перед визитом сюда часть меня хотела, чтобы эта женщина оказалась вредной и придирчивой, наподобие злобных свекровей из мыльных опер – такой, чтобы я могла отнестись к ней совершенно равнодушно и забыть ее в ту же секунду, как покину их дом.
Но сейчас я прямо-таки наслаждаюсь ее симпатией. И хочу продолжать. Как мне скрыть свои чувства от Кэза и в то же время убедить его мать, что он мне небезразличен?
– Ты очень мила, – говорит она, затем приглаживает волосы Кэза одной рукой (он морщится и тут же взъерошивает их привычным движением) и театральным шепотом добавляет: – Но думаю, что нам не стоит тешить его самолюбие еще больше. Каждый день множество людей говорят ему, как