– Оу. – Это многое объясняет, но что-то заставляет меня продолжать осматривать столы, высокую мраморную стойку, даже покрытый ковром пол – чего-то как будто недостает… И тут меня осеняет.
– А что, тут нет воды?
Он застывает, на его лице мелькает смущение.
– Извини, ты хотела пить? Я тебе принесу…
Он делает попытку встать.
– Нет-нет, я не это имею в виду, – спешу сказать я, толкая его обратно на диван. Кэз подчиняется, но я чувствую напряжение в его мускулах. – В смысле, ты пил что-нибудь с тех пор, как вернулся домой? Лекарство, например?
Он легонько качает головой. Отводит взгляд.
– Но ты хотя бы ужинал? – делаю я еще одну попытку.
– Ужинал… – повторяет он, как будто это иностранное слово. – А! Жвачка считается? – Должно быть, он видит выражение моего лица, потому что сердито зыркает в ответ – хотя из-за слабости взгляд выглядит скорее понурым. – Ладно, вот это не очень хорошо.
И даже несмотря на то, что он болен и мне положено быть терпеливой, заботливой и все такое, я в отчаянии вскидываю руки.
– Как ты умудрялся выживать последние семнадцать лет? Ты же абсолютно не ешь и вообще никак не заботишься о себе, а только надеешься, что твое тело чудесным образом вылечится само… – Я резко замолкаю, когда вижу, что он улыбается. Мои руки снова опускаются. – Извини, я что-то смешное сказала?
– Нет, – говорит Кэз, но уголки его губ приподнимаются, и я не понимаю, дразнит он меня или нет. – Ничего.
Я свирепо смотрю на него.
– Скажи мне.
– Я не…
– Скажи!
– Ладно… Просто мило, что ты так беспокоишься, вот и все, – говорит он, пожав плечами.
Я открываю рот, затем резко захлопываю. На секунду лишаюсь дара речи.
– Ну уж нет, я не беспокоюсь, – наконец выдавливаю я, плотно скрещивая руки на груди. – Я злюсь. И шокирована твоим наплевательским отношением к собственному здоровью!
Его улыбка становится шире.
– Да-да, конечно.
Я отворачиваюсь, решительно игнорируя эту улыбку. Достаточно долго я наблюдала за Кэзом Сонгом, чтобы знать: он включает обаяние каждый раз, когда чувствует себя неловко или слишком уязвимо. Он будет флиртовать и с чайной ложкой, если того потребует ситуация.
– Схожу приготовлю что-нибудь поесть, – объявляю я, направляясь в сторону кухни. – Просто оставайся здесь и… не знаю. Отдохни. Постарайся не умереть.
– Буду стараться изо всех сил, – обещает он пафосно.
Один из крутых навыков, приобретенных мной за время переездов, – способность ориентироваться практически в любом незнакомом месте. Хотя в доме Кэза я была лишь однажды и на кухню не заглядывала, мне требуется меньше минуты, чтобы сообразить, где хранятся посуда, столовые приборы и другие нужные вещи. Еще минута уходит, чтобы наполнить водой кастрюлю, включить плиту и начать промывать чашку белого риса.
Затем я открываю холодильник, моргая от яркого бело-голубого искусственного света.
Свежих овощей и мяса тревожно недостает. Открытый пакет японского молочного напитка «Якулта» и популярный травяной чай «Ванлаоцзи», который любит Ма. Три банки консервированных личи, два йогурта. Почти пустая упаковка неострого соуса «Лаоганьма» и несколько бутылок рыбного, немного увядшей зелени….
Едва ли хватит, чтобы придумать ужин.
– Оцениваешь содержимое моего холодильника? – окликает меня Кэз. Диван стоит напротив входа на кухню, так что хозяину квартиры видно все, что я делаю.
– Да. Именно так, – отвечаю я и оглядываюсь. – В нем всегда так пусто?
Кэз приподнимает плечо.
– Иногда.
– А от чего это зависит?
– От того, сколько людей дома. Если я один…
Я догадываюсь, что́ он собирался сказать. Если он один, то нет смысла готовить или хоть что-то делать по хозяйству. И судя по всему, что я знаю о нем, его карьере и его семье, наверняка он остается один довольно часто.
– Мне и так нормально, – говорит он резко, словно снова прочитав мои мысли. – То есть мама бывает дома часто, а отец… он спасает жизни. Каким надо быть придурком, чтобы обижаться из-за этого?
– Я… не думаю, что это превратило бы тебя в придурка, – говорю я ему, осторожно подбирая слова. – Просто бы лишний раз напомнило, что ты его сын.
Выражение, промелькнувшее на его лице… Всех известных мне слов не хватит, чтобы его описать.
Но от него у меня щемит сердце.
Мое внимание отвлекает шум кипящей воды. Прежде, чем она успевает перелиться через край, я поднимаю крышку и, высыпав рис в кастрюлю, несколько раз помешиваю его.
– Думал, ты не умеешь готовить.
Я закатываю глаза.
– Не умею печь, но готовлю для всей семьи с девяти лет. Уверена, что не облажаюсь.
– С девяти лет? – В его тоне звучит нотка любопытства, как будто он искренне хочет знать.
Я колеблюсь. Это не то, о чем я стала бы говорить, даже с Зои, но Кэз выглядит по-прежнему таким беззащитным, лежа на диване, таким недовольным собой, что отвлечь его не помешает.
– Ну да. Мама всегда была или слишком занята на работе, или вообще уезжала в командировки, а рабочий график папы слишком непредсказуем, чтобы позволить роскошь готовить в одно и то же время каждый день… так что, думаю, я просто естественным образом взяла это на себя. – Я снова помешиваю рис. – Не знаю… Кулинария никогда меня особо не интересовала, но мне нравилось чувствовать, что я забочусь о семье, понимаешь? Доказываю, что и от меня может быть польза.
Вскоре у меня доваривается рис и готова миска с нитевидной свининой и луковыми перьями для приправы. Обернувшись проверить, не уснул ли Кэз, я вижу, что его черные глаза наблюдают за мной с невыразимой мягкостью. И очень серьезно.
Это меня нервирует.
– На что уставился? – спрашиваю я, стараясь сохранять самообладание вопреки жару, что приливает к щекам.
Кэз наклоняет голову, но пристальность его взгляда не меняется.
– Ни на что.
Когда рис готов, я приношу ему тарелку на узорчатом подносе, присаживаясь рядом, пока он осторожно выпрямляется и облокачивается на диванные подушки.
– Ты же можешь есть самостоятельно, верно? – спрашиваю я, протягивая ему миску и ложку.
Каким-то образом ему хватает сил закатить глаза.
– Не волнуйся, Элиза, я не жду, что ты будешь меня кормить.
– Ну еще бы, – бормочу я, но теперь задаюсь вопросом, следовало ли вообще об этом говорить. У него все-таки жар, а не паралич конечностей.
– Спасибо, – говорит Кэз, забирая у меня миску, и между нами клубится белый пар. – За… за все. – Он прочищает горло. – Я не… Никто вот так по-настоящему не заботился обо мне уже давно. Так что… Спасибо.
– А знаешь, есть лучший способ