Это самое откровенное подобие правды, на которое я когда-либо отваживалась, а правда такова: мне страшно. Уже долгое время (это началось где-то между третьим и четвертым переездом, после четвертого или пятого друга, утерянного по пути) я подозревала: есть во мне что-то изначально несовместимое с любовью. Что-то, отчего люди с легкостью забывают меня в ту же секунду, как я уезжаю; теряют со мной связь, как бы я ни старалась удержать их в моей жизни.
Я уже говорила, что моя настройка по умолчанию – одиночество, но, возможно, я ошиблась.
Возможно, на самом деле это страх.
– Ты не можешь продолжать так поступать, Элиза, – говорит Кэз. Мы уже добрались до двери моего корпуса, и я соскальзываю со спины Кэза, прежде чем он унесет меня дальше. Затем, насквозь промокшая и дрожащая, я выпрямляюсь на нетвердых ногах и заставляю себя взглянуть ему в лицо. Челюсть сжата, на коже блестят жемчужинки дождевой воды, глаза темнее, чем небо позади него. Это так похоже на сцену перед финальными титрами заключительной серии…
– Поступать как?
– Ты не можешь контролировать все. Не можешь решать, что должны чувствовать другие люди – что должен чувствовать я…
– Но я уже знаю, чем все закончится, – произношу я с трудом. – Я знаю. И когда это случится – разбито будет мое сердце. Не твое…
– Это неправда…
– Можешь думать так сейчас. Но ты не знаешь – ты не можешь знать… – Мой голос дрожит, угрожая выдать меня, но я спохватываюсь. Делаю глубокий вдох. Напускаю на себя деловой вид, прячусь за ним, как за броней. – Слушай, это наказание мне за то, что я не придерживалась условий нашей сделки. Это не должно было – и не может – стать ничем другим. И я скоро завершаю стажировку. Как только мы вместе дадим интервью и разгребем весь этот бардак, мы сможем инсценировать расставание. Разойтись навсегда.
Его глаза вспыхивают.
– Это все? Ты просто не собираешься давать нам шанс? Боишься даже попробовать?
Я хочу ответить ему. Правда хочу, но в моем горле стоит ком размером с кулак, и я едва могу глотать, не то что говорить. Поэтому просто киваю.
И Кэз ждет. Он ждет, а я разочаровываю его снова и снова с каждой секундой, которая пролетает между нами, пока до него не доходит.
– Ладно, – говорит он наконец, отступая обратно под дождь. Его очертания уже расплываются, будто во сне. – Если это то, чего ты хочешь.
– Ого! Что с тобой стряслось?
Глаза Эмили расширяются, когда она открывает входную дверь и видит меня – насквозь мокрую и дрожащую, с грязными колтунами волос и босую после того, как я оставила оскверненные кроссовки у входа.
– Пошел дождь, – говорю я и понимаю, что мой голос звучит так, будто я плакала.
– Ага, понятно. – Она таращится на меня еще пару мгновений, несколько раз открывает и закрывает рот, наверняка обдумывая, стоит ли отпускать шуточку про мой жалкий, растрепанный вид, а затем вздыхает и спешит в прачечную.
Возвращается она с двумя толстыми, слегка пахнущими хвоей полотенцами.
– Спасибо, – хриплю я, проходя через дверной проем и оставляя за собой мокрые следы. Но когда я наклоняюсь, чтобы вытереть их, то лишь разбрызгиваю капли воды и грязи по мраморной поверхности и поскальзываюсь на только что собственноручно устроенной луже, мое левое бедро с болезненным стуком ударяется о мокрый пол.
«Вот оно, – решаю я, медленно вставая обратно на ноги и морщась. – Самый отвратительный момент за всю мою жизнь. Невозможно, чтобы все стало еще хуже».
– Думаю, сначала я просто приму душ, – говорю я сестре.
– М-м.
– «М-м» что?
– Вообще-то, душ сейчас… не работает, – сообщает она мне. – Думаю, что-то застряло в трубе, когда пошел дождь. Ма и Ба спустились в управляющую компанию, но там сказали, что проблема во всем здании. Починка… э-э-э… займет время.
Что ж, Вселенная, ты победила.
– Ладно. – Я туго оборачиваю полотенца поверх промокшей одежды. – Класс! Просто класс! Что ж, тогда я, наверно, просто подожду здесь.
– Я могу подождать вместе с тобой, – предлагает Эмили.
Открываю рот, чтобы сказать «Нет, все нормально, просто иди поиграй», но у меня вновь перехватывает горло, и быть может, сейчас я все-таки не хочу оставаться одна. Даже если уже чувствую себя более одинокой, чем когда-либо.
Мы обе долго молчим, слушая легкий стук дождя по окнам, отдаленные раскаты грома и мерное капанье воды с моих волос.
Затем, будто не в силах удержаться, Эмили спрашивает:
– Ты поссорилась с Кэзом?
Звук его имени обжигает. Все, что я умудряюсь сказать:
– Извини.
Даже не уверена, за что именно извиняюсь. За то, что лгала всем о наших с ним отношениях, лгу даже сейчас? Наврала в своем эссе? Привела Кэза в жизнь моей сестры, хотя она знает не хуже меня, как ужасно терять людей, которые тебе дороги, как редко можно найти на новом месте кого-то, кто сможет дать тебе ощущение дома? Просто всего так много. Так много того, в чем я облажалась. Того, что я сделала неправильно, и я повторяю:
– Извини. Знаю, ты правда к нему привязалась.
– Я к нему привязалась, – медленно проговаривает Эмили. Затем поднимает глаза, и я поражаюсь двум вещам: во-первых, насколько она выросла – ее голова теперь почти на одном уровне с моим носом. А во-вторых, ее свирепому, оберегающему взгляду, как будто наши роли поменялись и теперь она старшая сестра, которая мир бы разрушила ради меня. – Но если он тебя обидел, я его сразу же разлюблю. Даже не приглашу на мой следующий день рождения.
Я выдавливаю из себя тихий смешок, но и в этом звуке слышится печаль.
– Нет-нет. Дело не в этом. Скорее… – «Скорее это я плохо с ним обошлась».
– В любом случае, – продолжает Эмили, прислоняясь спиной к стене, – он мне нравился потому, что когда вы вместе, ты становишься…
Ей снова удается меня удивить.
– И какой же… я становлюсь рядом с ним?
И она просто говорит:
– Счастливой.
Глава девятнадцатая
На следующий день Кэз в школе не появляется.
И еще через день. И через два дня. Он не читает ни одно мое сообщение с вопросами, все ли у