– Я помню, – говорю я Зои.
– Ага, в общем, оказалось, она подает заявку в тот же колледж и на ту же специальность, что и я, и – в смысле, это все соперничество, но ведь приятно иметь рядом кого-то, кто понимает тебя, правда?
Я просто киваю, не мешая ей говорить.
– А тем временем ты встречаешься со знаменитостью и делаешь какие-то крутые вещи, и я не хотела грузить тебя своими проблемами, так что… Так что да, – завершает она, снова одаривая меня натянутой, неловкой улыбкой.
– Вау!
– Я знаю, это…
– Вау, Зои! – Я качаю головой и смеюсь. – Издеваешься? Однажды ты целый час слушала мой монолог о мини-шампунях из отелей, а теперь не хочешь грузить меня опасениями по поводу твоего самого настоящего будущего?
Наконец ее улыбка становится шире. Превращается в ту самую усмешку, которую я так хорошо знаю и по которой так скучала.
– Ну, раз уж так…
– Я права. Ты знаешь, что я права.
– Предположим, да…
И может, надежда не так уж и страшна в конце концов. Потому что на протяжении следующего часа мы болтаем и наверстываем упущенное, и хотя это не совсем так, как было раньше – больше пауз и этих слабых намеков на неловкость, – я не думаю, что потеряла ее. «Вот бы так же поговорить и с Кэзом, – шепчет голос в моей голове. – Вот бы просто все исправить». Но я быстро заглушаю эту мысль. Зои была моей лучшей подругой не один год. Кэз Сонг входит в тройку главных красавчиков Китая, дистанция между нами непреодолима.
Прежде чем я успеваю зациклиться на этом, разговор переключается на «Крейнсвифт» и мою стажировку.
– Все идет ужасно, – честно говорю я ей. – Я выслала Саре мою последнюю статью, и она решила, это худшая вещь на свете.
– Сомневаюсь, что она сказала именно так.
– Всячески намекала на это.
– Да ладно, – говорит Зои, едва переставая смеяться. – У тебя талант, я это знаю. Она сказала тебе, что именно не так, или…
– Работа вышла слишком… скучной, судя по всему. В ней не ощущалась жизни, как в моих постах для блога.
– Так перепиши ее полностью, – говорит Зои, будто ответ очевиден.
– Но я не могу быть той, кто пишет исключительно эти личные, сентиментальные, полностью искренние эссе о любви, – протестую я. – Не могу. Это не я. Мне хотелось написать что-то серьезнее.
– А почему не можешь?
– Ну просто… Потому что это кажется… – Я подыскиваю верное слово. – Это кажется пугающим.
Зои лишь пожимает плечами.
– Большинство искренних вещей кажутся хотя бы немного пугающими. Это часть наших защитных механизмов. Способ, которым сердце пытается оградить нас от возможной боли.
Прежде чем я успеваю с этим поспорить, слышу, как ее мама что-то кричит из другой комнаты.
– Блин. Забыла развесить белье, – бормочет Зои, вставая, чтобы уйти. Затем она медлит. – Я позвоню тебе позже, ладно? Обещаю.
– О’кей. Пока! Скучаю по тебе, – говорю я в спешке и понимаю, что возможно, ее рассуждения о природе искренних вещей имеют смысл.
Она смеется, поднимает руку, чтобы помахать мне, и лишь тогда я замечаю на ее запястье потертый синий шнурок. Фенечка, такая же, как у меня. Подруга хранила ее все это время.
– Я тоже по тебе скучаю.
Глава двадцатая
Интервью назначено на 16:00 следующего понедельника.
В 14:00 я проглатываю свою гордость и пишу, несколько раз меняя, сообщение Кэзу, мои пальцы дрожат, когда я печатаю время рядом с вопросом: «Ты будешь там?» В 14:30 под сообщением всплывает значок «прочитано», хотя ответа нет.
В 15:30 я в одиночестве прихожу в библиотеку старших классов, чувствуя, как внутри у меня все бурлит.
Место выбрала Рейчел Ким, так зовут интервьюера. Якобы это позволит «погрузить зрителей» в мою жизнь, жизнь школьницы, что весьма иронично, ведь я с начала учебы ни разу не переступала порог библиотеки. Само собой, данный факт я умалчиваю. Какая разница, ведь это интервью все равно не будет основано на правде.
Сквозь раздвижные стеклянные двери библиотеки я вижу, как заканчивает приготовления съемочная группа. Повсюду оборудование: профессиональные камеры, микрофоны и экраны установлены на книжных полках, длинные металлические стержни прислонены к стенам пастельных тонов. Кресло и два винтажных дивана уже поставлены в центре зала. Кто-то даже оставил поднос с до сих пор нетронутыми капкейками и водой.
Я ощутимо дрожу, пока пробираюсь к диванам. Присаживаюсь и скрещиваю ноги. Распрямляю их. Тереблю выбившуюся из подушек нитку.
Сопротивляюсь внезапному приступу тошноты.
«Это просто нервы», – убеждаю я себя. Нервы и тот факт, что со мной нет Кэза.
Следующие полчаса ползут мучительно медленно. При стрессе у меня всегда пересыхает во рту, и я то и дело встаю, пью воду, бегаю в туалет, пытаясь все это время выглядеть невозмутимо. Съемочная группа, должно быть, решила, что я отравилась.
Я допиваю восьмой стакан, когда входные двери раздвигаются.
Симпатичная молодая женщина со стрижкой «под мальчика» и самыми длинными накладными ресницами, какие мне доводилось видеть, вплывает в комнату, и ее взгляд падает на меня.
– Ты, должно быть, Элиза! – восклицает она, протягивая руку. Ее идеальный глянцевый персиково-розовый маникюр совпадает с оттенком платья. – Я Рейчел.
– Да. Привет. – Я быстро встаю, молясь, чтобы она не заметила пятен пота на диване, и крепко пожимаю ей руку.
– Так здорово познакомиться с тобой лично, – говорит она, улыбаясь, как в рекламе «Колгейта». Ее дыхание пахнет мятой. – Боже, я предвкушала это интервью целую вечность!
– Угу. – Моя попытка соответствовать ее уровню энтузиазма с треском проваливается. – Да, взаимно.
Мы садимся. Или, по крайней мере, сажусь я – Рейчел на полпути как бы замирает и вытягивает шею влево и вправо, словно проверяет, не прячу ли я что-то за спиной.
– Извини, – говорит она после паузы. – Просто… Разве Кэза не будет?
При этом имени мое сердце сжимается. Горло саднит.
Но как раз когда я собираюсь скормить ей какую-нибудь отговорку, будто моего парня в последнюю минуту вызвали переснять какую-то сцену, двери библиотеки снова открываются, и входит Кэз – так естественно, будто планировал прийти сюда изначально.
Всепоглощающий прилив облегчения, смешанного с недоверием, пронзает меня.
– Простите за опоздание, – приветствует он Рейчел, пожимая ей руку. – Вы же знаете, какие пробки бывают в Пекине. – Затем,