Не успевает смутный план окончательно оформиться в моей голове, как я уже двигаюсь, перепрыгивая через две ступеньки за раз.
Третий этаж начинается огромной комнатой с белыми стенами, уставленной неудобными на вид пластиковыми стульями. Бледный послеполуденный свет проникает в окна. Здесь больше врачей, да и пациентов: сопящий ребенок, подключенный к капельнице, на его тощих плечах не по размеру большое пальто; усталая мать, копающаяся в сумочке в поисках рецептов или медицинских выписок.
Я всматриваюсь в каждое лицо, в каждую комнату по обеим сторонам коридора. Я не знаю, что именно ищу. Может, самого Кэза, живого и невредимого, или другого актера, или…
Кого-нибудь.
Кого угодно!
Хоть один крошечный признак того, что с ним все хорошо.
Мое сердце колотится о ребра, я двигаюсь дальше, ничего не находя. Каждая клеточка моей кожи вибрирует, волна паники накатывает с новой силой.
Затем, снаружи одной закрытой комнаты, я замечаю знакомую фигуру – коротко стриженные волосы, широкая челюсть и еще более широкие плечи, на половине тела до сих пор пластины бутафорского доспеха.
Минжи!
Надежда облегчает мою грудь, но разбивается о выражение его лица.
Его губы сжаты в жесткую, усталую линию, глаза пустые и покрасневшие. Когда я присматриваюсь, он грубо вытирает лицо одной рукой. Он… плачет?
«Нет!»
Мои шаги ослабевают, и внезапно накатывает желание развернуться. Убраться отсюда. Возвратиться к незнанию. Но Минжи меня уже увидел.
– Элиза? – Он трет глаза еще раз, выпрямляется и медленно подходит. На его лице усталость. Усталость или… горе. Его голос приглушен. – Что ты здесь делаешь?
– Я… – Что-то застряло в моем горле, что-то болезненное. Я пытаюсь откашляться. – Где Кэз?
Черты лица Минжи напрягаются, и я знаю. Еще до того, как он произносит слова. Я стараюсь держаться, но этого все равно недостаточно, чтобы вынести то, что он говорит дальше по-китайски:
– Та бу цзай.
Я быстро перевожу – «его нет», – и все прекращается. В ушах гул. Снова, и снова, и снова, как звонок без ответа. А затем тишина. По-моему, я падаю, так как следующее, что помню, – удар коленей о серую плитку и холод пола, проникающий под кожу, в кости и впивающийся во все тело острыми зубами. Минжи бросается вперед с протянутыми руками, выкрикивая что-то, но я не могу его слышать. Не могу даже думать.
Его нет. Больше нет.
Умер.
Гвоздь, глубоко вонзившийся в грудь. Вот какое это чувство, и я не желаю его испытывать, но когда чье-то «не желаю» предотвращало трагедию? Все кончено. Все. А у меня даже не было шанса рассказать ему о моих чувствах, даже не было возможности по-настоящему перед ним извиниться. Я вдыхаю и выдыхаю, меня сотрясает сильная дрожь, и мир еще движется, и так и должно быть, но внутри меня все застыло. Я всегда боялась, что Кэз Сонг разобьет мне сердце, но это…
Это случай разбитого сердца, от которого не оправиться никогда.
Глава двадцать вторая
Две руки опускаются мне на плечи. Очень нежно.
Я не знаю чьи. Мне плевать. Глаза застилает пелена, больничные огни как дымка звезд, и лишь когда слышу голос и чувствую, как меня накрывает чья-то тень, я цепенею.
– Что стряслось? Что ты ей сказал?
Его голос. Не Минжи, а…
Мое дыхание прерывается. Мое сердце останавливается, а затем словно разгоняется до тысячи километров в час, и я разворачиваюсь так быстро, что трещит позвоночник. Потому что это неправда. Неправда, не может быть правдой, не может быть, но это так.
Это так.
В центре больничного коридора, глядя на меня сверху вниз, стоит Кэз Сонг: длинные ресницы отбрасывают тень на его щеки, глаза влажно-черные от беспокойства. Он жив. Он жив и он здесь, и еще никогда не казался таким прекрасным, и хотя мне невыносимо отводить от него взгляд, я оборачиваюсь к Минжи за подтверждением того, что брежу.
Но Минжи тоже смотрит на Кэза, и получается, я не сошла с ума.
Кэз правда здесь.
– Элиза? – произносит такой восхитительно ласковый голос, что я забываю себя, забываю все, просто вскакиваю на ноги с большей силой, чем это вообще возможно, и обхватываю руками Кэза, врезаюсь головой ему в грудь. Он слегка покачивается от удара, застигнутый врасплох, но умудряется восстановить равновесие.
Я обнимаю его. И не отпускаю.
Вдыхаю летний аромат его шампуня и чувствую твердость его плеч, жесткие мышцы, изгиб шеи, и это так здорово, что я готова плакать.
Затем Минжи откашливается.
Мы с Кэзом отстраняемся, но на кончиках моих пальцев сохраняется тепло его тела.
– Простите. Я понятия не имел… – Минжи вскидывает руки в недоуменном оправдании. – Я не думал…
– Что ты ей сказал? – повторяет Кэз, не сводя с меня глаз. Вся ласковость исчезла. Более того, его голос звучит куда более разозленным, чем я когда-либо слышала. Разозленным на Минжи.
– Я… – Минжи подносит одну руку к затылку, трет ладонью покрасневшую кожу. – Я всего лишь сказал ей, что тебя здесь нет. Что ты ушел. За водой, я это имел в виду! Но, видимо, она подумала, что тебя нет… э-э… в живых, а не в этом конкретном месте… И, возможно, мне не следовало говорить на китайском…
Кэз поворачивается и смотрит на него долгим, недоверчивым взглядом. Затем в плечо Минжи прилетает кулак. Не особенно агрессивный удар, не из тех, которыми можно вырубить кого-то или затеять настоящую драку, – но, судя по глухому стуку и заметно болезненной реакции Минжи, и не особо деликатный.
– Как ты мог такое сказать?! – почти кричит Кэз.
– Я думал, она уже знала, что ты в порядке! И к тому же у меня не было даже шанса объяснить до того, как она…
– Ты мог бы лучше подобрать слова, – перебивает его Кэз.
– Ну, я не то чтобы соврал… – бормочет Минжи.
Мое отчаяние уже сменилось смущением. Я вытираю щеки так небрежно, как только могу, словно меня не застукали минуту назад за настоящей истерикой. Затем перевожу взгляд с одного парня на другого, прежде чем остановиться на Минжи.
– Но ты… – недоумеваю я. – Ты выглядел таким подавленным и тер глаза…
– Угу, потому что я зевал. А выражение на моем лице – результат сорока дублей одной сцены в духотище палатки без единого перерыва. – Он бросает на Кэза короткий взгляд, в котором можно уловить раздражение, и незаметно обвиняюще оттопыривает большой палец в его сторону. – Благодаря этому парню мы вкалываем на износ неделями. Да, он и раньше был