С другой стороны, за месяцы совместного плавания я узнал их, а они — меня. Пусть Хорас и не позволял мне муштровать их так, как я хотел, они знали, что ни один мой приказ ослушаться нельзя, пока я стою над душой. И пока я стоял в темноте крюйт-камеры, в голове у меня зародился план боя. Была крохотная вероятность, что, если мне очень повезет, я смогу не просто заставить янки заплатить, а спасти свои деньги.
Итак, я глубоко вздохнул и осторожно вышел из крюйт-камеры, закрыв за собой обе двери. Затем я поднялся на палубу и осмотрелся. Я искал Джонаса Спрая, нашего канонира (он также был бондарем и портным, но чего еще ждать от малочисленной команды). Вот он, со своими товарищами, укрылся от ветра под прикрытием баркаса, закрепленного на шкафуте. Типичные английские моряки — у них вся душа на лице написана.
Они были угрюмы. Они знали, что я хочу драться, и знали, что силы не равны. Если я не воодушевлю их, можно с тем же успехом спускать флаг и прощаться со своими денежками прямо сейчас, а я, черт побери, не собирался этого делать. Очевидно, настал мой час сыграть свою роль. Я знал, что требуется, потому что видел это десятки раз. Все, что мне нужно было сделать (помоги мне бог), — это скопировать их манеру, и тогда, если я буду выглядеть уверенно, люди пойдут за мной. С моряками всегда так. Итак, я глубоко вздохнул и явил собравшимся мое изображение офицера Королевского флота Его Величества, командующего стопушечным кораблем, который готовится дать бой скорлупке, укомплектованной квакерами-пацифистами.
— Мистер Спрай, — зычно крикнул я, — будьте добры открыть крюйт-камеру и подать наверх порох для полного бортового залпа. А также можете принести из своих запасов кремневые замки для орудий. Я намерен утереть нос неприятелю и привести наш корабль домой, в Англию!
Боже, видели бы вы, как они переменились в лице. Это сработало! Они заулыбались и стали толкать друг друга в бок, а что до Спрая, так он чуть не проломил палубные доски, отдавая мне честь по-матросски — с притопом.
— Так точно, мистер Флетчер, сэр! — выпалил он.
Весьма ободренный, я поддал еще жару, вставив небольшую шутку, как и подобает хорошему командиру.
— И вот еще что, мистер Спрай, — добавил я, — пошлите юнг носить картузы к орудиям, но смотрите за ними в оба. Я знаю, что на вас могу положиться, но мы же не хотим потерять корабль из-за того, что мальчишки будут дурачиться в крюйт-камере среди пороха!
Все рассмеялись, и я передал Спраю ключи, как будто мне и в голову не приходило самому входить в крюйт-камеру, не говоря уже о том, чтобы ввалиться туда с целой скобяной лавкой, бряцающей на поясе.
Спрай сорвался с места как угорелый, а я повернулся к одному из его товарищей.
— Хейворт, — приказал я, — живо в капитанскую каюту и тащи наверх стрелковое оружие. Выдать всем по абордажной сабле и зарядить все ружья. Но сложить их у штурвала, под присмотром капитана. Никому не трогать без моего слова. — Я оглядел остальных. — А вы… Все по местам! — взревел я. — Поднять абордажные сети!
Это заставило их зашевелиться. Никогда я не видел на этом судне ничего столь похожего на воинский порядок. Я взглянул на капитана, стоявшего у штурвала, и с щегольским жестом приподнял шляпу. Меня захлестнул азарт момента. Он кивнул в ответ, радуясь, что я взял все на себя, пока он сосредоточился на своей шляпе. Похоже, он уже доел поля и собирался приняться за тулью. Интересно, как он справится с серебряной пряжкой на ленте.
Итак, я с важным видом расхаживал по палубе, рявкая на матросов и помогая поднимать сети, которые нужно было крепить талями к топам мачт вверху и к фальшборту внизу. Таким образом, они накрыли наши палубы огромным провисающим шатром из тяжелой сети, чтобы не пустить на борт вражеских абордажников. Люди работали слаженно, и мой дух воспрял. Я как раз поздравлял себя с тем, каким человеком действия я оказался и насколько лучше справляюсь, чем бедняга Хорас, когда заметил красно-коричневое лицо и жидкие, черные как сажа волосы Матти, бразильца, который подпрыгивал у моего локтя, что-то тараторя, согнувшись в три погибели от почтения и яростно костяшками пальцев растирая лоб.
У этого плута не было ни слова по-английски, но приказы он понимал достаточно хорошо и был работягой. Так почему же он не ставил сети вместе со своими товарищами? И тут я увидел, что юнги пялятся на меня, разинув рты: один с парой зарядных пеналов, другой — с горстью кремневых замков. Туман рассеялся. Матти напоминал мне, что пора снимать с орудий крепления по-походному и готовиться к заряжанию.
Какая наглость! И это от дикаря из джунглей, который качался на деревьях с обезьянами, пока иезуиты не поймали его и не напялили на него штаны! Дело в том, что он был одержим пушками. В душные ночи у африканского берега, когда комфортно себя чувствовал один лишь Матти, а те, кто мог спать, пытались делать это на палубе, я видел, как Матти сворачивался калачиком рядом с орудием, что-то бормоча этой чертовой железяке и прикладывая к ней ухо, чтобы услышать ответ. А в тех редких случаях, когда мы стреляли, он прыгал и скакал от радости, щелкая пальцами и смеясь.
— Да, конечно, язычник ты этакий! — сказал я. — Как только закрепим сети. Всему свое время!
Господи! У меня это совсем вылетело из головы. Но никто не заметил, и, как только сети были поставлены, я отдал команду заряжать и выкатывать орудия. Я видел, как Матти в восторге бросился к ближайшей пушке. Он деловито склонился над ней, снимая крепления, и я отвесил ему хорошего пинка под зад за то, что он был слишком, черт побери, умным. Для верности я еще и подергал за уши юнг. Им это только на пользу.
И все же я скинул сюртук и стал тянуть вместе с матросами. Батарея левого борта «Беднал Грин» состояла из пяти шестифунтовых и пяти четырехфунтовых орудий, столько же было и по правому борту. Чтобы как следует обслуживать эту артиллерию, требовалось сорок человек, так что можете себе представить, как нам было туго, имея всего двенадцать матросов.
Если бы Хорас не был таким упрямцем, я