Начать с того, что это был не какой-то пограничный городок с дощатыми лачугами и волосатыми дикарями, палящими друг в друга на улице. Бостон в 1794 году был настоящим, кипучим городом с населением почти 20 000 человек. При подходе с моря горизонт представлял собой плотную массу крыш, ощетинившихся церковными шпилями и общественными зданиями. Здесь были библиотеки, бани, кофейни, страховые конторы, театры, склады, часовые башни, скобяные лавки и модные дамы, пьющие чай в своих салонах.
Город простирался на две мили в длину и на милю с четвертью в ширину и был построен на приземистом полуострове, по форме напоминавшем миниатюрный Североамериканский континент и соединенном с материковой частью Массачусетса узким перешейком на южном конце. На северном конце Бостон смотрел через четвертьмильное устье реки Чарльз на Чарльзтаунский полуостров и Банкер-хилл. Таким образом, Бостон был окружен водой, а восточная (морская) сторона представляла собой скопление причалов и верфей.
И вот вам два главных фактора бостонской политики. Номер один: Бостон зависел от мореходства. Номер два: Бостон не питал любви к британцам, как вы могли догадаться по названию «Банкер-хилл».
Ибо на Банкер-хилле девятнадцатью годами ранее, в 1775 году, во время Войны за независимость, произошла славная битва. Две тысячи шестьсот «красных мундиров» в идеальном строю, под звуки флейты и барабана, шли вверх по склону, прямо на сосредоточенный огонь американской пехоты, окопавшейся за укреплениями. Наши понесли тяжелые потери, но после двух или трех ужасных отступлений прорвались и угостили янки штыками. Это было самое кровопролитное сражение за всю Революцию, и ни одна из сторон его не забыла. Вот такие истории юный бостонец вроде Купера впитывал с молоком матери.
Возможно, вследствие этого Купер и его друзья, принадлежавшие к республиканской фракции, поддерживали французов и выступали против британцев в нашей нынешней войне. Они также поддерживали восстановление Военно-морских сил Соединенных Штатов, санкционированное Конгрессом в марте, — прекрасное дело для Купера и семьи Харт, ибо единственный на тот момент корабль ВМС США оснащался на верфи Хартов, а Купер дергал за все ниточки, чтобы получить над ним командование. Более того, президент Вашингтон одобрил постройку серии больших, раздутых фрегатов, и Харты питали большие надежды на получение контракта на один из них, сорокапушечный корабль под названием «Конститьюшн». Это было мое первое знакомство с бостонской политикой — да и с политикой янки в целом, — блюдом, к которому я не питал ни малейшего вкуса, но которым меня пичкали до тошноты.
Купер был в этом по уши, благодаря своему отцу, который сколотил состояние на судоходстве, избрался в Конгресс и уехал на юг, в Вашингтон, где была власть. Купер управлял бостонскими делами, играл в офицера и жил в элегантном семейном доме в Полумесяце Тонтины, на южной стороне Франклин-стрит. Именно у этого дома и остановилось ландо восемнадцатого марта. Одного взгляда на него хватило, чтобы понять: у Куперов водятся деньги. Это был изящный, изогнутый ряд домов, оштукатуренных в белый цвет, подобно лучшим образцам Бата или Лондона. Правда, северная сторона улицы представляла собой болото, наполовину осушенное, с ведущимися кое-как работами.
Мы выбрались из кареты, со всех сторон лебезили слуги, все как один черные. Двери распахнулись, и мы вошли внутрь, Купер и Харты тараторили без умолку. Но я едва успел заметить элегантность всего в холле, как почувствовал, что ноги меня не держат.
Я уже перенес худшее и шел на поправку, но после трех дней, проведенных в основном в постели, силы мои иссякли. Потолок поплыл перед глазами, и все голоса стали затихать. Но я не совсем отключился, и Купер с приятелями подхватили меня. Тут же появился кто-то еще, взявший на себя командование и отдававший приказы с акцентом глубинного Юга. Купер отступил, слуги взяли меня под руки, и меня живо препроводили в прелестную комнатку, приготовленную для меня в задней части дома, чтобы им не пришлось тащить мой мертвый груз наверх. Кто-то проявил смекалку.
В комнате было тепло и уютно, пылал камин, а большая кровать была застелена и проветрена. Меня завели внутрь, стащили с меня одежду (которую не меняли неделями, и пахла она не слишком приятно), усадили на стул голышом, чтобы смыть грязь, и вытерли полотенцем, а затем уложили в постель в свежей ночной рубашке, пахнущей лавандой. Я был слишком слаб, чтобы что-то делать самому, и весь процесс был сонным и приятным. Во-первых, слуги были чертовски расторопны и делали свое дело как знатоки, а во-вторых, та, что распоряжалась и делала большую часть работы, была необыкновенно прекрасной женщиной.
Она была черна как полночь, с фигурой песочных часов, высокая и великолепная, с блестящими глазами и сверкающими белыми зубами. Ее звали Люсинда, и она была экономкой Купера. У него был и дворецкий, но приказы отдавала Люсинда, и кошелек был у нее. Она была во многих отношениях примечательным созданием. К тому времени у меня уже был некоторый опыт с женщинами, и с черными девушками тоже, благодаря гостеприимству африканского короля Парейры-Гомеса, но не с такими, как она. Она смотрела прямо в глаза и была одета, как знатная дама. Более того, ростом она была мне под стать.
Уложив меня в постель, она отослала остальных и занялась последними приготовлениями. Как бы я ни устал, я понял, что очень хочу, чтобы она осталась еще немного. Один только взгляд на нее творил со мной чудеса, хотя она и держалась свысока, разыгрывая из себя настоящую гранд-даму. Я рылся в своем путаном мозгу в поисках, что бы сказать, когда она опередила меня своим певучим южным голосом:
— Чего-нибудь еще желаете, лейтенант Флетчер? — спросила она, глядя на меня сверху вниз.
Говоря это, она чуть приподняла брови и слегка надула губы. Такие крошечные движения, что я даже не был уверен, видел ли я их вообще. Тем не менее у меня сложилось отчетливое впечатление, что на мачте только что был поднят сигнал.
— Ах, да! — сказал я. — Что-нибудь выпить… супа, может быть?
— Да, сэр, — ответила она и выскользнула из комнаты грациозно, как пантера.
Она вернулась через десять минут с миской бульона и салфеткой, чтобы меня можно было покормить, не забрызгав постель. Она аккуратно завязала салфетку у меня под подбородком, для чего ей пришлось наклониться надо мной, и ее грудь качнулась в дюйме от моего носа, а ее запах ударил мне в голову, как