— Мистер канонир! — сказал я, подкравшись к нему неожиданно. Я не мог удержаться: я видел, как он запирал свою кладовую, слишком поглощенный этим, чтобы заметить, кто спускается по сходному трапу позади него. Он подпрыгнул весьма удовлетворительно.
— Мистер Флетчер! — сказал он, и свет фонаря на орлопдеке блеснул в его линзах. Солнечного света сюда проникало очень мало.
— Я заметил, что в рундуках на главной палубе всего по одной затравочной трубке на орудие, — сказал я.
— По одной на орудие, сэр, — нервно ответил он. — Да, пожалуй, так оно и есть, — сказал он.
— Всего по одной? — переспросил я. — И как же будут стрелять орудия, когда они закончатся?
Он облизнул губы и терпеливо объяснил:
— Засыпая затравочные полки порохом. Чтобы передать вспышку от кремневых замков к картузам. Да, — сказал он, — так оно и есть.
Клянусь святым Георгием, я бы задушил этого маленького салагу. Он поучал меня, как школьника.
— Мистер Фоден, — сказал я, — когда мне понадобится объяснение прописных истин, я непременно вас позову!
Он снова подпрыгнул, и вокруг его глаз показались белки.
— А что до затравочного пороха, — продолжал я, — то вы знаете не хуже меня, что полка пушки, полная этого пороха, горит, сколько ей вздумается, и бог знает, когда выстрелит основной заряд!
И это правда — горит целую вечность, и эта штука шипит, как римская свеча, а все вокруг стоят, заткнув уши пальцами.
— Но затравочная трубка — это другое, не так ли? — спросил я.
— Так точно, сэр, — ответил он.
— Почему? — спросил я, раздраженный этим напыщенным негодяем.
— Ну, сэр, — сказал он, — с трубкой в затравочном отверстии быстрее. Порох в трубке воспламеняется мгновенно и посылает вспышку вниз по отверстию, которая тут же поджигает заряд.
— Прекрасно, мистер Фоден! — сказал я. — Так почему же у каждого орудия не было хорошего запаса трубок, готовых к использованию?
— Ну, сэр, — сказал он, — их ведь делать надо, я полагаю. А у меня всего один помощник, который в этом разбирается.
— Мистер Фоден, — сказал я, — вы обеспечите, чтобы у каждого орудия и карронады на этом корабле был обильный запас трубок. Вы сделаете это к моим завтрашним учениям, или я вас разжалую!
Фоден побелел от шока и стоял передо мной, дрожа. Он был в ужасе от перспективы потерять свое теплое местечко. Честное слово, я думаю, что нанес бы ему меньше вреда, натрескав по ушам, и я не получил никакого удовольствия, напугав этого жалкого червяка. Я чувствовал себя слишком уж задирой. Но что, если бы «Декларейшн» вступил в бой, а его орудия полагались бы на пороховые дорожки и стреляли бы вдвое медленнее, чем должны?
В итоге Фоден изготовил затравочные трубки чертовски быстро, и на следующий день, к началу учений, они уже были в рундуках. Правда, позже я узнал, что Фоден наябедничал на меня Куперу за моей спиной. Но у Купера хватило ума поддержать мой приказ. И, черт возьми, это было к лучшему для него. Без этих затравочных трубок я бы никогда не довел его расчеты до хоть сколько-нибудь приличной скорости. И тогда Купер потерял бы свой корабль.
В общей сложности я пробыл на борту «Декларейшн» почти пять недель. За это время я видел, как корабль совершенствовался в боевом отношении с поразительной скоростью, ибо все необходимое для этого было: и корабль, и команда, и снаряжение. И несмотря на все, что я о них сказал, его люди были на удивление ретивы.
Купер увел корабль далеко в Атлантику и отрабатывал все аспекты морского дела. Он научился выжимать из него максимум.
У «разе», такого как «Декларейшн», были свои сильные и слабые стороны. Для фрегата он был чрезвычайно прочен, ибо имел корпус линейного корабля, что позволяло нести столь тяжелые орудия. А борта его на уровне орудийной палубы были почти в три фута толщиной из цельного дуба, так что в бою он был настоящей морской крепостью. С другой стороны, его ужасно качало, и даже в хорошую погоду требовалось четыре человека у штурвала. А если начинался шторм, то внизу, у румпель-талей, требовалось еще двадцать человек, чтобы помочь управлять рулем.
Вот что бывает, когда вмешиваются в то, что задумал изначальный лягушачий конструктор, ибо чеснокоеды строили прекрасные корабли, этого не отнять, и они редко становились лучше от того, что на чужой верфи им срезали палубы.
Тем не менее Купер гонял свою команду по морской части, а я гонял их для него по артиллерийской, пока мои орудийные расчеты не начали работать как настоящие команды.
Есть определенное качество, отличающее хорошую командную работу, которое лучше всего описывается, как ни странно, музыкальным термином «атака». Это означает искреннее и одновременное приложение усилий каждого человека в нужный момент. Оно должно происходить без промедления или колебаний, без малейшего удержания от полной самоотдачи. Будь то скрипачи, пиликающие Моцарта, или орудийный расчет, налегающий на тали, — это одно и то же. И после многих дней упорных тренировок мои канониры начали проявлять это качество. Это трудно описать, но всякий, кто это видел, знает. И это качество не может даже начать развиваться, пока не освоена техника ремесла. Сначала техника, затем скорость, затем атака!
В результате этих постоянных учений по артиллерийскому и морскому делу «Декларейшн оф Индепенденс» быстро превращался в очень грозный и эффективный военный корабль.
Недостатки, которые я видел ранее, исчезали, и, дай мне еще десять дней в море, я бы осмелился сказать, что, учитывая вес его бортового залпа, ничто, кроме линейного корабля, не смогло бы одолеть его в одиночном бою. И я, которому было наплевать на подобные вещи, был главным виновником этого.
Ибо Купер перестал дуться, как только увидел, что я делаю с его орудийными расчетами, и его благосклонность осенила меня. Мне никогда не было до конца спокойно от его отношения ко мне, в том смысле, что я так и не понял его до конца. Он был хитрым малым, по уши в политике, и я убежден, что он считал меня каким-то волшебным, талантливым существом: смесью Ариэля и Калибана, которого он вызвал к