Последний пастух - Хён Киён. Страница 38


О книге
тигрицу с тигрятами. В тот год все семьи смогли собрать лишь по одному коробу ячменя.

Затем нужно было построить хижины. Срезав ветки сосны и полевой веерник, управились за один-два дня. Из плетей пуэрарии люди связали стропила, а крышу и стены покрыли веерником. Одеяла и матрасы сгорели, поэтому пол пришлось покрыть ячменной соломой – совсем как свинарник. Со свиньями нас роднил не только дом, но и кал. Из-за недостатка хорошей еды мы ели густую кашу из отрубей и рис с вареными морскими водорослями, отчего наши фекалии стали похожими на свиные.

Не хватало и каши из отрубей. В небольшую латунную миску накладывали кашу, затем ложкой делили на четыре части, если в семье было четыре человека. У острова Таллёдо водилось немало крупной рыбы-меч, годной для супа, однако с началом строительства фортификаций запретили и рыбалку, и даже морской промысел ныряльщиц.

Жители деревни были вынуждены с утра до вечера голодными строить стены фортификаций под надзором полицейских. Иначе это называлось строительством “фронтовой деревни”. Для стен люди разрушали ограды сгоревших домов и полевых участков, но и их было мало, так что им приходилось брать камни с могил. Тетя Суни носила камни, будучи беременной.

Мужчины ушли на войну, и в деревне остались только старики и женщины. Они построили фортификации, окружающие “фронтовую деревню” двумя кольцами, примерно за два месяца. Между стенами положили спиленные кустарники с колючками. Даже дети вроде меня с Кильсу должны были трудиться в поте лица. Тяжелее всего было из-за голода. Многие люди брали валуны и валились с ног от бессилия. Как только стены были достроены, вновь разрешили рыбачить и заниматься морским промыслом днем, а по ночам ворота запирали – строго запрещалось входить и выходить, и жителей деревни заставляли по очереди дежурить на посту.

Я бросил школу на год в третьем классе, а Кильсу – в четвертом, потому что мы должны были дежурить с бамбуковыми копьями в руках. Даже на последнем месяце беременности тетя Суни приходила к нам на пост с копьем. Несмотря на весь ужас, который ей пришлось пережить в тот страшный день, ребенок выжил. Единственной родной кровинкой для тети, потерявшей сына и дочь, стал именно он.

Беременная тетя Суни пыталась найти хоть что-то съедобное в то трудное время. Она не могла заниматься морским промыслом и весь день под палящим солнцем ползала по берегу моря в поисках устриц, морских ежей, крабов и улиток. Ночью, когда мы выходили на пост, тетя брала с собой тарелку сваренных улиток и, словно дух умершего от голода, к утру одна съедала все подчистую, не предлагая нам. Тогда я не знал, что у беременных женщин большой аппетит, и думал, что она помешалась из-за вселившегося в нее прожорливого духа.

Во “фронтовой деревне” мы прожили чуть больше года, но за это время коммунисты ни разу не напали. Однажды посреди ночи со стороны ворот донесся шорох, отчего все страшно перепугались, однако потом выяснилось, что это пришла к воротам корова, которую днем забыли в поле. В конце концов стало ясно, что строительство стен вокруг прибрежных деревень было напрасным. Число мятежников уже уменьшилось до нескольких десятков, и сил, чтобы напасть на деревни, у них не было.

Спустя год люди разрушили крепость, которая так и не пригодилась, и все вернулись в свои дома: их вновь отстроили из крепостных камней, как и ограды полевых участков. Вернее, это были хибары с одной комнатой и маленькой кухней. Вместо гвоздей использовали толстую проволоку, поэтому добротный дом никак не мог получиться. Тетя Суни родила дома у старшего дяди и с его помощью отстроила лачугу на месте сгоревшего дома. Некоторые участки так и остались опустевшими, поскольку все члены семьи, некогда жившей там, погибли.

В то время мои ровесники собирали гильзы с низинных участков в поле, где погибли люди, и делали пороховые пистолеты. Дети уже совсем забыли трагедию, что произошла на том месте, и как ни в чем не бывало играли с гильзами, убившими людей. Пожалуй, особенность детей легко забывать какие-то вещи никак не способствует их развитию. Однако взрослые не могут забыть подобное. Каждый раз от выстрелов пистолетов играющих детей у взрослых сердце уходило в пятки. Один мальчик где-то нашел сгоревшую винтовку, у которой остался только погнутый ствол, так отец его ударил и отнял оружие. Голубоватый отблеск стали напоминал о крови умерших.

Но вряд ли кто-то переживал это горе сильнее, чем тетя Суни. На ее участке все еще лежали два трупа, и только после того, как старший дядя убрал их, она посадила батат. В итоге тот год выдался урожайным: на человеческих останках батат вырос большим, как деревянная подушка.

Одним жарким днем тетя Суни уложила ребенка в люльку и пошла в поле пропалывать сорняки. В низине ветер не дул, стебли батата поникли и не шевелились. В полдень, когда не шумел ветер, вокруг всегда было тихо. Трава на могильном холме, под которым были похоронены сын и дочь тети Суни, от жары источала очень неприятный запах. Малыш спал в люльке в тени ограды. Тетя Суни время от времени поглядывала на люльку, боясь, как бы туда не залетела ворона. Она переходила от борозды к борозде и то удалялась от люльки, то вновь приближалась к ней. Иногда мотыгой она натыкалась на маленькие белые кости и заржавевшие гильзы. Чем выше было солнце во время тихого полудня, тем чаще у нее возникали галлюцинации, будто раздаются выстрелы. Тетя Суни выкидывала все кости и гильзы, которые ей попадались, но в течение тридцати лет все равно постоянно находила их и закапывала в щебень за полем.

Так прошли трудные тридцать лет, за которые можно было бы все забыть, но тетя Суни не могла. Она не могла избавиться от цепей, которыми была прикована к своему участку, полному костей и гильз. Может, приезд тети ко мне в тайне от дочери был ее последней попыткой высвободиться?

Однако этот участок в поле, где были захоронены дети тети Суни, был ее участью. Участок схватил ее за волосы и тащил к себе, словно в морскую пучину. Тетя Суни умерла не месяц назад, а тридцать лет назад, во время того ужасного события, но пуля, выпущенная из винтовки еще тогда, отсрочила ей смерть и только теперь прошла через ее грудь.

Подумав об этом, я вдруг сильно захотел покурить. Остальные уже вовсю разговаривали о полевых работах.

– Вот было бы хорошо, если б в этом году цена на картошку

Перейти на страницу: