Ответил ему Айден:
– Вокруг заражённых кварталов появился некий Бентовский эликсир. Дескать, помогает от чумы. Похоже, кто-то из местных аптекарей подсуетился. Обещает полное исцеление! Враньё, конечно, но симптомы правда облегчает.
– Бентовский… как Дункан Бент?
– Да, судя по всему, из-за него и назвали.
Дункан Бент был потомком Морвены Бент, которая с Люциусом Коули считались одним из самых страшных примеров запретной магии. Дункан тоже был талантлив, но пошёл совершенно иным путём, придумывая новые магические формулы, в основном сложные и высокоуровневые. Это он первым создал прототипы медицинских артефактов, сейчас оценивающих состояние больного по каплям крови. Неудивительно, что его имя вспомнили для чудодейственного эликсира.
Злые языки поговаривали, что Дункан использовал запретную магию из старых записей предков. Но подтверждений не нашлось, ничего страшного Дункан не творил и даже открыл Школу зачарования, она существовала до сих пор, а его чары получили название Бентовых формул и сейчас активно применялись кругами магов.
Вялый разговор тёк до самого ужина. Императрица расспросила о Майлзе, ненавязчиво подвигая Николасу соусы, а он не стал отказываться, бесцеремонно залезая в них ложкой. Ну а если больше никто не хочет?
Айден рассказал о лорде Мюррее, похоже, старик решил посмотреть, каков из себя принц. Хотя Николасу он не нравился, глава Синдиката не так прост, каким может казаться. Не исключено, что всем давно занимается Фелиция, а он глава лишь формально. Но когда Фелиция упоминала, что лорд Мюррей желал встретиться с Айденом, и она понятия не имела, зачем, в её голосе звучала искренняя досада.
– Надо бы проверить эти его банки, – проворчал Николас. – Может, компоненты для запретной магии?
– Насколько я знаю, компоненты используют, а не хранят, – отозвался Айден.
Николас вздохнул:
– Это правда. Хранить их бессмысленно.
– Да и банки выглядели старыми. Могу поверить, что правда сувениры на память, куски его мёртвых детей. От них мороз по коже.
Большую часть времени Роуэн молчал, но Николасу удалось разговорить и его. Он спросил о салоне, и хотя Роуэн сначала отнекивался, мать его поддержала. За десертом все уже наперебой предлагали, кого позвать на салон или где во дворце его лучше устроить.
– Я думал о Древесной террасе с кровавыми деревьями, – застенчиво сказал Роуэн.
– Да! – с восторгом отозвался Николас. – Она потрясающая! Обязательно позови Мэтью Роджерса, я слышал, он мечтает увидеть и зарисовать стволы с красным плющом.
– Думаешь, придёт?
– К тебе на салон? Не сомневаюсь. И Кассандру Лоусон позови.
Впервые за вечер Роуэн улыбнулся:
– Она наверняка нарядится так, что об этом все будут говорить.
– Ну и хорошо, газетам будет о чём написать, а публике – о чём посудачить следующие месяцы.
После обеда Роуэн покинул столовую, императрица тоже сослалась на дела, а вот Николас уходить не торопился. Он тихо спросил у Айдена, когда они остались одни:
– Что случилось? С Роуэном.
– Ходил в семейный склеп, потом вернулся к себе… слуги в ужасе прибежали, когда он начал всё крушить.
Вспомнив забинтованные ладони Роуэна, Николас мог представить, что крушил Роуэн весьма активно. Помедлив, Николас всё-таки достал сигареты, предложил одну Айдену, и отказываться тот не стал.
– Он опять считал, что Конрад жив?
– Я так понял, что да. Вроде как вспомнил, пошёл в склеп, но после его ещё больше накрыло.
С точки зрения Николаса, давно пора было убрать жуткий и правдоподобный каменный саркофаг в одну из стенных ниш. Запечатать и отпустить уже истлевший труп принца. Но так было не принято, он оставался в центре до смерти следующего кровного Равенскорта. Говорить вслух Николас не стал бы, но считал, что лучше бы туда поместили саркофаг бабушки принцев, а не оставили Конрада напоминанием.
Айден в склеп почти не ходил, не видел смысла. Только в Праздник памяти, когда все навещали своих мертвецов и оставляли им гостинцы, не одобряемые жрецами Безликого.
В отличие от брата, Роуэн в склепе бывал чаще. Сначала ему нравились тишина и уединённость, Роуэн не любил шумные компании, вечеринки или дворцовые собрания. Он предпочитал рисовать, поэтому с удовольствием набрасывал на бумаге сложные детали саркофага и другие памятники. В последнее же время ходил, чтобы в очередной раз увериться, что Конрад мёртв.
После смерти каждый попадал в объятия Безликого и либо сливался с миром, либо отправлялся на перерождение. Официально храмы отрицали возможность существования призраков, считая их суеверным пережитком. Людям это не мешало верить, да и Николас помнил, что хоть он ничего подобного не замечал, но вот Айден в Академии с призраком сталкивался.
Выпустив дым, Николас покосился на Айдена:
– А ты-то не видел… ничего странного?
Как бы так аккуратно спросить, Николас не придумал, но Айден усмехнулся:
– Ты о призраке Конрада? Нет. Склеп я не люблю и не бываю там часто, но ни там, ни где-либо ещё не замечал ничего особенного. Хотя около Роуэна и есть небольшая аура смерти.
– Может, из-за того, что он думает о Конраде?
– Вероятно.
Происходящее казалось Николасу странным. Да, Роуэн чувствителен, видит то, чего нет. Но почему его помутнения чаще всего связаны с Конрадом?
Или это совпадение, а Николас пытается отыскать связь там, где её нет. Когда Конрад упал с крыши Академии и погиб, Айден был в храме, а вот Роуэн в Академии. Он иногда зачаровывал с братом, поэтому по связи ощутил его смерть. Роуэну тогда было то ли пятнадцать, то ли шестнадцать, и на него это сильно повлияло.
После ужина Айден уже не был таким потерянным и расстроенным. Он сжал сигарету и облокотился на стол, подперев голову рукой.
– Позови Раттер-Кристи на салон Роуэна, – сказал он.
Поэт долго не выпускал новых томиков стихов и не показывался на публике, но пару месяцев назад вернулся с «Керавийским фонтаном», вызвавшим настоящую бурю, и подтвердил звание одного из лучших поэтов современности.
– Конечно, – кивнул Николас. – Я напишу ему. Думаю, он будет рад прийти к принцу.
– Он мог бы взять с собой Каннингема?
Лучшим другом Раттер-Кристи был Калеб Каннингем, художник, чьи творения до сих пор расходились за баснословные суммы. Эти двое познакомились в Обсидиановой академии, вместе начинали творческие пути в Кин-Кардине. Пока Раттер-Кристи не женился на актрисе Саре Ман, чем вызвал настоящий скандал в благопристойном столичном обществе. А чуть позже пошли разговоры о душевной болезни Каннингема, из-за которой он оказался в Эльведонском приюте.
Художник провёл там много времени, но вернулся в Кин-Кардин. Сейчас он жил в доме Раттер-Кристи с его женой и детьми, но почти не появлялся на публике.
– Я спрошу, – осторожно сказал Николас. – Но ты знаешь, Каннингем редко выходит.
– Да. Я подумал, что Роуэну могло быть полезно увидеть,