Чарли неподвижно сидел рядом с ними. Его желтые глаза были полны беспокойства.
Елена заняла место возле него с потрясенным выражением лица, словно не могла поверить в происходящее.
Значит, нас двое.
В конце прохода на полу спал Пушистик-младший, а невидимая Никс обвилась вокруг его шеи.
За последнюю неделю он стал на три размера больше и на сорок пять килограмм тяжелее.
Было сложно сказать наверняка из-за торчащих во все стороны пучков меха и бугристых наростов, но предположительно я связала себя клятвой с отвратительной лошадью.
Воистину темные времена.
Пушистик-младший активно рос (раннее ожирение?) и подружился с Никс: она пыталась задушить его, обвив шишковатую шею, а он вилял хвостом, думая, что они играют. Поэтому сейчас она висела на его шее.
Поко сидел рядом с моими чудовищными животными и грыз обе руки одновременно.
Каждые несколько секунд, казалось бы, без всякой причины, енот громко и пронзительно визжал.
Мы все старались как могли.
В конце концов, я шла к ним.
Я шла все медленнее.
Шелковые плащи и длинные черные тоги ничуть не смягчали нездоровый блеск в их немигающих глазах. Это были звери, выдававшие себя за людей.
Короткие, обычно беспорядочные волосы Харона были идеально зачесаны назад и прижаты короной. Он тяжело сглотнул, и черные буквы татуировки на шее – Furia – резко выделились на фоне его бледной кожи.
Рядом с ним стоял Август в очках. Двухцветные волосы струились под короной шелковистым пологом до самой талии.
Новая внешность ничуть их не смягчила.
Волки в овечьих шкурах. Монстры, которые выпотрошили овцу, сложили ее отрезанные части тела в коробку, а затем подарили их мне, и все ради чистоты их придурочных родословных.
Постоянно разъяренный Август играл желваками, глядя на меня, а Харон размял шею, словно готовился к бою.
Плохой знак.
Я остановилась в конце прохода, и музыка прервалась.
Наступила напряженная тишина.
Кровожадное удовлетворение мелькнуло в их глазах, когда они встали по обе стороны от меня.
Я оказалась в ловушке.
Уже знакомая мне пожилая пифия с пронзительными фиолетовыми глазами и совершенно белыми волосами вышла вперед.
Вблизи ее черты казались до жути знакомыми.
Что-то оборвалось внутри.
Вот почему после Бойни она показалась мне смутно знакомой. Она привела Чарли к нашему трейлеру десять лет назад.
Я почувствовала, что падаю, расправив руки, не в силах замедлить свой резкий спуск в безумие.
Она жестом указала на мужчин.
– Я рада, что ты остановила свой выбор на убийцах. Отличный выбор, – прошептала она мне.
Я уставилась в ответ, не разделяя ее восторгов.
Неужели она серьезно?
Она проигнорировала исходящую от меня ауру презрения, развернула свиток и вскрикнула, словно увидела его впервые.
Шли долгие неловкие минуты, и, пока мы ждали, я размышляла.
В браке, полном притворства, мне не оставили никакого выбора.
Хоть Домам и не нравился союз между тремя Хтониками, они всеми силами ускоряли заключение брака. Участие драгоценной наследницы в Горниле было для них настоящим скандалом, требующим немедленного исправления. Все хотели спасти мою женскую «честь», чтобы я осталась «чиста».
Жаль, что я была грязной.
Я годами валялась в грязи: голодала, пользовалась нелегальными талонами на питание, убивала, лгала, притворялась, делала все, что могла, чтобы выжить.
Во мне не осталось ничего благородного, а значит, и спасать было нечего.
Я всей душой желала телепортироваться прочь, но прикусила язык, не давая слову вырваться наружу.
Родители смотрели на меня с надеждой, да и Спарта ни за что меня не отпустит, ведь они только что вернули свою драгоценную Хтоническую наследницу. Ведь они решили, что наша «священная» помолвка была добровольной. Еще и честь Елены каким-то образом «замаралась».
Ей всего шестнадцать. Она не заслуживает того, чтобы страдать из-за меня.
Не говоря уже о том, что Харон и Август будут гнаться за мной по всей планете, если я попытаюсь сбежать.
Вот и все.
Петля затянулась на горле.
Словно прочитав мысли, мои суженые придвинулись ближе.
Нужно было надеть бомбу.
Их руки по-хозяйски легли мне на поясницу. Одна над другой. Тепло тела обжигало сквозь тонкие слои шелка.
Я попыталась отстраниться от их прикосновений.
Они прильнули ко мне.
Соль и мускус смешались с запахом озона, и я задрожала.
Я стояла посреди урагана и ждала, когда шквал обрушится на меня.
Харон склонился к моему уху.
– Ты в порядке? – ниже обычного прохрипел он.
Нет. Я изменяю Карлу Гауссу. Я неверная шлюха.
От воспоминаний о пальцах, касавшихся моей груди, внутри затрепетали бабочки.
Он подцепил один из локонов, свободно вьющихся по спине, и резко дернул, ухмыляясь.
– А, carissima? – вновь поинтересовался он.
Он издевается.
Я мрачно посмотрела на него.
– Нет, – прошептала я. – Нет, дорогой. Я не в порядке.
Ухмылка Харона померкла.
– Мы это исправим, – процедил он сквозь стиснутые зубы.
Притворная вежливость спала.
– Нет, – сказала я. – Не исправим.
Август придвинулся ближе.
– Сосредоточьтесь. Сейчас не время и не место, – прошептал он, глядя на нас обоих черными глазами.
– Знала, что ты это скажешь. – Я насмешливо хмыкнула.
Пальцы сжались на пояснице, впиваясь в позвоночник.
– Что это значит, Алексис? – Август низко склонил голову, обжигая дыханием мое ухо.
Кончики его шелковистых волос коснулись моей ключицы, пробуждая бабочек. В животе мучительно потянуло.
Меня раздражал тон, которым он произносил мое имя.
Словно оно было грехом.
Словно оно что-то для него значило.
– Или, – хрипло прошептал Август, прижимаясь к моему уху, – мне называть тебя Геркулес?
Стебель каллы хрустнул у меня в руке.
Я повернулась к нему. Наши лица были в нескольких дюймах друг от друга, пугающе близко.
– Как насчет того, чтобы никак меня не называть? Профессор. Я здесь только потому, что вы меня обманули.
Черные глаза превратились в бездонную пропасть.
– Ты здесь потому, что приняла наши дары, – жестко сказал он. – Я предупреждал, что ты ведешь себя слишком безрассудно и в один прекрасный день кому-то придется вступиться за тебя. Ты сама согласилась принять нашу заботу. И, гребаный Кронос, тебе нужна наша помощь.
Я поперхнулась.
– Ты бредишь, я никогда бы не выбрала вас двоих… ни за что н-на свете. Вы заманили меня в ловушку.
Харон напрягся и стиснул челюсти.
– Это неправда, Алексис, – мрачно сказал Август, и его ногти сильнее впились в мою поясницу. Ему действительно нравилось меня царапать.
– Это правда. Я уверена, – прорычала я. – Не трогай меня.
Я шагнула подальше от него, однако Август схватил меня за бицепс и поставил обратно.
– Но ты принадлежишь нам, – шелковисто произнес он. – Ты это показала. Acta, non verba.