Он пошел прочь, лев двинулся за ним и напоследок обернулся в мою сторону, нервно топорща загривок. Терос подбежал к Зевсу и что-то быстро начал ему говорить, размахивая руками. У мужчин были широкие плечи и мощные тела, но ростом я перегоняла обоих.
Мужчины низко кланялись, когда Зевс проходил мимо. Внимание всего зала было приковано к нему.
Бог среди богов.
Я положила руку на свой бицепс и скривилась, осознав, что могу обхватить его пальцами. Резинки для волос скрывали костлявые запястья. На грязном предплечье резко выделялись витиеватые буквы «Ч+А».
Как странно. Раньше меня никогда не волновало, как я выгляжу. Я была слишком озабочена тем, чтобы мы с Чарли не умерли с голоду.
Впервые я почувствовала себя… уродливой.
Неполноценной.
– К черту этого придурка, – сказала Никс, проведя языком по моей щеке. – Его голова застряла так глубоко в заднице, что он бы не увидел величие, даже если бы оно оказалось у него перед носом.
Я рассмеялась сквозь слезы, вытирая глаза. Как лучшая подруга, она просто обязана была меня поддержать.
Пальцы снова порозовели.
– Я ненавижу это место, – прошептала я. – Лучше бы я была просто глупым человеком, живущим в картонной коробке. Раньше все было проще.
Никс прижалась головой к моему лицу.
– Если тебе это поможет, дитя, я тоже хотела бы, чтобы мы вернулись в лес.
Вздохнув, я провела пальцем по лужице ягодного соуса на тарелке, и облизала.
– К черту всех, – прошептала я.
– Да, – с энтузиазмом отозвалась Никс. – Пошли они в жопу. Только скажи, и я всех отправлю в кому. С превеликим удовольствием.
Я рассмеялась и впервые за всю ночь почувствовала, что могу дышать.
– Тебе больше никогда нельзя засыпать, – прошептала я Никс. – Это было жестко.
– Что? – охнула она. – Что случилось? Рассказывай во всех подробностях.
Улыбаясь против воли, я рассказала ей, как Август проник в мой разум, как будто это было захватывающее, а не глубоко травмирующее событие.
Никс охала и ахала.
Потом она рассказала мне, что загадочная чума Монтаны (которая охватила трейлерный парк, когда мне было одиннадцать и стала сюжетом национальных новостей по радио) была делом ее клыков. Она решила перекусать всех соседей, которые плохо ко мне относились. Мне хотелось верить, что она пошутила.
Тем не менее я смеялась (горько хохотала) вместе с ней, потому что так поступают друзья.
Комната гудела от разговоров.
Напитки текли рекой.
Лилась яркая и воздушная музыка.
А потом, когда отчаяние улетучилось, камины резко погасли.
В комнате воцарилась мертвая тишина.
И темнота.
Зажглись лампы. Вмонтированные в доски пола, они окрасили все в малиновые оттенки. Мужчины улыбнулись и откинулись на спинки кресел в предвкушении.
Зазвучала призрачно-соблазнительная мелодия.
А потом…
Появились они.
Сирены.
В зал вошли красиве мужчины и женщины. Их обнаженная кожа мерцала в свете ламп. С их красотой не сравнились бы даже супермодели из старинных журналов. Аж дух захватывало.
Даже в приглушенном свете их волосы сверкали, как бриллианты.
Глаза всевозможных пастельных оттенков поражали воображение.
Их лица отличались несравненной симметрией, а тела – изгибами, словно слепленными руками гениального скульптора.
В каждой сирене было что-то уникальное.
Десятки неземных созданий заполнили зал.
Спартанцы склонялись к сиренам, жадно следя глазами за тем, как они чувственно кружатся в соблазнительном танце.
Они были очарованы.
Загипнотизированы похотью.
Для лучшего обзора Никс скользнула мне на плечи, и я погладила ее теплую чешую.
Смешки заклекотали в горле.
Как иронично: я буквально разваливалась на части, пока вокруг меня кружились ангелы.
О, так вот что значит быть сиреной, танцующей на симпозиуме перед восхищенными спартанскими мужчинами.
Бывали моменты, которые били вас под дых и макали в грязь, напоминая, как отстойна жизнь. А были моменты, магия которых захватывала дух и напоминала о том, почему жизнь волшебна.
Однозначное волшебство.
Это было настоящим искусством.
А потом – магия угасла.
Спартанец обхватил талию сирены и посадил ее к себе на колени. Он провел языком по ее шее, спускаясь все ниже, к груди. Улыбка на ее лице сменилась откровенным экстазом.
Я потрясенно моргнула.
■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■ Ого.
Атмосфера в зале переменилась.
Как будто щелкнули выключателем, сирены и Спартанцы слились в плотских утехах.
Я глубже забилась в свою кабинку, благодарная за темноту.
Лицо покраснело.
В другом конце комнаты в тусклом красном свете сирены ■■■■■■■■■■■■■■■■■■ ползали по коленям моих товарищей по Горнилу. ■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■
Я поспешно отвела взгляд.
Мысленная заметка: купить отбеливатель и выпить его. А еще никогда больше не смотреть в глаза Максимуму.
В метре от меня Спартанец снял штаны – помогите – затем прижался к дрожащей от восторга женщине-сирене, нетерпеливо раздвинувшей ноги.
К ней присоединился мужчина, и любовное трио рухнуло на пол, сплетаясь телами и яростно толкаясь друг в друга.
Я отвела взгляд и случайно посмотрела на место, где сидели мои наставники. Патро и Ахиллес были в кабинке, а Август куда-то исчез.
Возможно, он сейчас голый с какой-нибудь сиреной. Я боролась с иррациональным желанием поискать его.
Среди творящегося безумия только мои наставники, казалось, полностью игнорировали сирен.
Может, романтика ■■■■■■■■■■ не умерла?
Ахиллес поднял голову, пурпурные глаза встретились с моими, и Патро повернулся следом, чтобы посмотреть, на что смотрит Ахиллес.
У меня екнуло сердце.
■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■
Я покраснела и опустила глаза.
Когда я снова посмотрела на них, оба смеялись надо мной.
■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■ Краска залила мне лицо и шею, и больше я к ним не поворачивалась.
Вот только смотреть было некуда.
Я сидела посреди моря обнаженных тел, слившихся в едином непристойном порыве.
Все покачивались в самых невообразимых позах.
– Отвернись, дитя. – Никс обвилась вокруг моей головы, закрывая глаза. – Ты слишком невинна.
Я стянула ее обратно к шее.
– Я тебя умоляю, – прошептала я. – Мне скоро будет двадцать.
Никс передернуло.
– Дитя, ты вздрагиваешь каждый раз, когда видишь пенис.
– Ну, – оправдывалась я. – Ты их видела вообще? Они ужасны.
– Я вижу один прямо сейчас, – прошипела Никс. – К сожалению.
Мы обе отшатнулись, когда Спартанец с лавровым венком на голове прошел голым мимо нашего стола, размахивая фамильными драгоценностями.
Люди должны заново познать, что такое стыд.
– Он должен так изгибаться влево? – прошептала я.
Никс поперхнулась.
– Я не знаю. Я что, похожа на эксперта по пенисам?
Мы обе ворчали, потрясенные огромным количеством обнаженных людей в комнате. Я ломала – травмированный – мозг в поисках безопасной темы для разговора.
– Что они делают? – я указала на группу сирен ■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■ которые ползали вокруг рояля.
– Думаю, они пытаются соблазнить музыканта, – сказала Никс. – И терпят неудачу.
Мы обе сглотнули.
Пианист все еще был