Она искала фасолины в углублениях на камнях. Шансы были невелики, но Мэрион поднаторела в береговых поисках. Она находила пенни, годные тазы, кринолины, брошки, кусочки моругля, рифленые кости, фантастические детали механизмов, зловещие груды кукушечьих водорослей. Однажды попался огромный волосатый труп одной из горгулий, которые без конца ползали по видневшимся вдали опорам и перемычкам Севернского моста и красили их в серый цвет. На этот раз, однако, ей достались только осколки стекла с красивыми вытравленными узорами. Выпрямившись, она почувствовала в кармане юбки тяжесть конверта, полученного от экономки Даннинг, и ускорила шаг, направляясь к горбатым, беспорядочно разбросанным домикам Клиста.
Окна коттеджа Прайсов едва выглядывали из-под низкой сланцевой крыши, наполовину заросшей мхом. Мэрион вошла, пригнувшись, чтобы не стукнуться головой о притолоку. Мама кипятила белье, приподнимая его поварешкой, словно проверяя, готово ли. Затем она увидела Мэрион.
– Я так и знала! – воскликнула женщина, взмахнув сорочкой, от которой валил пар. – Тебя уволили!
Мэрион потребовалось некоторое время, чтобы убедить мать, что она действительно по-прежнему работает в Инверкомбе. Затем мама увидела новые ботинки, висевшие у Мэрион на шее.
– А что случилось со старыми?
Мэрион пожала плечами, вспомнив, с каким лицом кухарка бросила их в огонь.
– Держу для плохой погоды.
– Плохой? Да нас почти затопило!
– Ну, я все равно редко выхожу из особняка.
– Еще бы. А теперь ступай и разыщи папу, брата и сестру, ладно?
Чтобы узнавать людей на сверкающем берегу издалека, требовался определенный навык. Все дело в походке, в том, как они по-разному сутулились или прихрамывали. Мэрион сперва высмотрела сестру Дениз, которая тащила свой мешок и горбилась со смесью удивления и отвращения. А потом – Оуэна, который перемещался по блестящей грязи в деревянных санках, так называемой «грязевой лошадке». Мэрион приложила ладони рупором ко рту и пронзительно вскрикнула.
После пахнущих рыбой объятий и громких изумлений по поводу ее внешнего вида трое младших Прайсов разыскали отца у ручейка, где он полировал и заново крепил к сети синие стеклянные поплавки, которыми так гордился. К этому времени вокруг Мэрион уже собралась небольшая компания из местных жителей, включая детей. «А много ли в доме золота, которое надо полировать?» – спросил кто-то. «Заклинания уже выучила?» «Их экономка действительно беглая рабыня?» «Сколько ты успела стырить?»
Когда они вернулись в коттедж, папа объявил, что наступил особый случай. Он поманил Мэрион в судомойню, где она придержала доски над ямой, в которой хранился небольшой запас его товара. Откупорив зубами одну из коричневых бутылок без этикеток, папа поднес ее к носу, желая убедиться, что море не проникло внутрь. Позже, сидя за столом и поедая жареный водорослевый хлеб с селедкой, все немного захмелели. Мэрион раньше никогда не замечала, какой у них серый хлеб и как старательно папа ковыряет в зубах. Она достаточно осознавала потребности семьи, чтобы принять неожиданное предложение вельграндмистрис, и сказала себе, что это всего лишь еще одна работа, – но роль горничной в особняке ощуща-
лась клеймом, которым семья и прочие жители Клиста хотели ее припечатать, не считаясь с тем, кто такая Мэрион Прайс на самом деле.
– Все хорошо, милая?.. – Мамина рука, вся в мозолях, сжалась на ее запястье.
– Твой стакан пуст, девочка. – Папа помахал бутылкой. – Вот и вся проблема!
– Я в порядке. Кстати, я же вам сказала, что мне заплатили?
– Ну, видишь ли… – Папа со стуком поставил бутылку на стол и потер ладони.
Мэрион знала, что это деньги семьи. Конечно, было бы здорово прогуляться по единственной торговой улочке Латтрелла и купить маме новый платок, папе – сигару в серебристой трубке, Дениз – духи, а Оуэну – один из тех компасов, на которые он давно заглядывался… но у нее возникла идея получше. На самом деле, она потому и приняла предложение вельграндмистрис с такой готовностью тем утром на берегу. Когда Мэрион достала конверт и положила на стол, ее решимость вторила плотности и тяжести денег.
– Я считаю, что мы должны купить для Салли хорошее надгробие.
По взглядам родных она мгновенно поняла, что им такое даже в голову не пришло.
– Как мило… – пробормотала мама, снова сжимая запястье Мэрион. – Просто… прелестно.
– Дело в том, – сказал папа после затянувшейся паузы, – что все уже решено.
– Что именно решено? – Мэрион удивилась тому, как резко прозвучали ее слова.
– Мы записали нашего Оуэна в Гильдию моряков, как я всегда и обещал!
– Ты ведь не расстроена, правда? – спросила Дениз, когда они с Мэрион чуть позже возились на тесном чердаке над кухней, где обе спали.
– Вовсе нет.
Ну да, конечно. Ученичество Оуэна было лучшим вложением средств, накопленных семьей. А про Салли никто не вспоминал, хотя умерла она всего лишь год назад.
– Я же собираюсь стать настоящей швеей! Тебе уже сказали? Нэн Осборн обещала обучить меня, а в следующем году – устроить в аккредитованную гильдией академию в Бристоле.
– Прекрасная идея, – рассеянно сказала Мэрион, открывая ящик комода и обнаруживая, что он забит вещами сестры.
– Ты попала в Инверкомб к богатеям и писаешь в фарфоровый горшок – кто бы мог подумать!
– На моем месте должна была быть ты, Дениз. Я все еще могу попытаться замолвить за тебя словечко.
– Вообрази, как я расхаживаю с тряпкой для пыли и делаю реверансы! Впрочем, твоя блуза мне очень нравится… – Дениз подскочила к сестре. – Эти вытачки и узкий крой…
Ее руки бесцеремонно прошлись по груди сестры.
– Правда? А я думала, что она тесновата.
Дениз устремила на сестру взгляд поразительно голубых глаз, в котором проскользнуло нечто вроде изумления. Ее лицо с прекрасными высокими скулами, обрамленное русыми кудряшками, раскраснелось от выпитого
рома и берегового ветра. Мэрион подумала, что это самое красивое лицо, которое она когда-либо видела. По крайней мере, до встречи с новой хозяйкой Инверкомба.
– Ты все еще многого не знаешь о мире, не так ли, сестренка?
К этому времени Мэрион успела забыть, что именно она искала среди своих старых вещей. Дениз наверняка уже все выбросила или присвоила.
– Какие-нибудь старые тряпки и пуговицы, Мэрион. Обрывки ленточек, вроде той, что отрывается от твоего