– Сколько, ты сказала, платят за ведро вареных моллюсков?
– Если повезет, три шиллинга.
– А сколько таких мешков нужно, чтобы наполнить кастрюлю?
– Около десятка.
– Я позабочусь, чтобы тебе платили вдвое больше, если пойдешь работать в Инверкомб.
Опустив мешок, береговушка вытерла руку о куртку и выставила перед собой. Элис, чьи ступни в тот самый миг захлестнула волна, перемахнувшая через выбоину в камне, была слишком ошарашена, чтобы ее не пожать.
III
Утром в бессменник экономка Даннинг передала, что желает видеть Мэрион Прайс. У двери кабинета в дальнем конце коридора с низким потолком и побеленными стенами Мэрион поправила накрахмаленный льняной чепец.
– Входи! Ну что ты мнешься у порога?
Она вошла в захламленную комнатку.
– Закрой дверь. Стулья, знаешь ли, для того и существуют, чтобы на них сидеть.
Мэрион, уверенная, что лишний раз брякнула ведром или нечаянно проигнорировала какую-то из бесконечного множества инструкций и запретов, развешанных в рамках на стенах помещений для прислуги, была полна решимости отнестись к своему увольнению из Инверкомба с достоинством и незлобивостью. Вещи, которые она всегда считала само собой разумеющимися, – оценка каждого дня по запаху и прочим ощущениям, сопутствующим рассвету, сезонное чередование задач и занятий, удачи и неудачи с уловом, сменявшие друг друга, как прилив и отлив, – уже начинали казаться далекими и при-
чудливыми. Здесь, в этом доме, все было задумано таким образом, чтобы дни походили друг на друга; она никогда еще не была так сыта, не жила в таком тепле и не осознавала, что ее существование так мало значит. Тем не менее Мэрион попыталась изобразить, как ей хотелось верить, подобающее торжественное выражение в тот самый миг, когда экономка вздохнула и покачала головой, тряхнув медными волосами с проседью.
– Возможно, – продолжила Сисси Даннинг, – я была излишне строга к тебе, девочка. Конечно, я не просила, чтобы тебя брали на работу. Рискну предположить, что и ты сюда не слишком стремилась.
– Я старалась, мистрис. Мне жаль, что этого оказалось недостаточно.
– Погоди, постой. Не торопись. Ты здесь не для того, чтобы я вышвырнула тебя вон.
– Мистрис?..
– Сомневаюсь, что ты, будучи береговушкой, когда-нибудь задумывалась о том, как живут слуги. Я-то всегда знала, что к чему. Даннинги служили в больших домах с той поры, как мой прапрадед прибыл сюда в качестве кабального труженика. Удивлена?
– Я никогда бы не подумала, мистрис.
– По-прежнему существуют люди, уверенные, что неграм не место в гильдиях. В городах вроде Лондона об этом даже вещают проповедники с церковных кафедр. – Ее полные губы сжались в тонкую линию. – В любом случае ты кажешься достаточно умной и способной. Дело в том, что мне нужна любая доступная помощь, чтобы здесь все работало как следует…
Взгляд Мэрион блуждал по комнате, пока экономка Даннинг рассказывала о каком-то аспекте Инверкомба. Стены были увешаны привычными вышитыми наставлениями в рамках – «Дом рачительного хозяина едва ли нуждается в присмотре. Небрежность недопустима!» – а стол экономки ломился от блокнотов, чернильниц, неразобранных счетов. Еще там была штуковина, формой напоминающая боб – Мэрион иногда находила такие во время своих блужданий по берегу. Дети называли их фасолинами, хотя к фасоли они явно не имели отношения.
– Ты не слушаешь!
– Э-э? Извините, мистрис. Я просто…
– Ладно, забудь. Может, однажды ты станешь кухаркой или экономкой. Если сама этого захочешь – и если научишься говорить «прошу прощения» вместо «э-э». – Она улыбнулась. – Дело в том – и это не должно выйти за пределы моего кабинета, – что вельграндмистрис и ее сын представляют собой странную пару. Нагрянули из ниоткуда, без прислуги и практически без предупреждения. Столько денег, столько путешествий, и что же у них на уме?..
Мэрион попыталась обдумать странный вопрос. На самом деле, с того дня на берегу она не видела ни вельграндмистрис, ни ее сына, который, по-видимому, тоже проживал здесь.
– Что угодно?
– Деточка, – экономка даже не покачала головой, – не умничай. Ты, должно быть, слышала, что парнишка очень болен. – Она вздохнула. – И кстати… – Ее пальцы с перламутровыми ногтями коснулись «фасолины». – Эта штука, на которую ты пялишься, вместо того чтобы слушать меня, – знаешь, что это такое?
Мэрион покачала головой.
– Они с Блаженных островов. Эти бобы – семена, они падают с пальм и приплывают сюда на волнах Бореального океана.
Думая о белоснежных пляжах и сочной зелени, Мэрион коснулась фасолины. Наверное, именно такие ощущения испытывали гильдейцы, притрагиваясь к одному из своих многочисленных необычных устройств – халцедонам, шептеммам, болекамням, спинетам [5] вычислительных машин, числобусам…
– Несколько условий напоследок, – сказала экономка. – Во-первых, в этом заведении все основано на взаимоуважении и долге. Каждое высказывание, которое по воле кухарки заключили в рамку – и, кстати, я заметила, как ты по этому поводу ухмыляешься, – чистая правда. И я рассчитываю, что все мои подчиненные будут проводить бессменники со своими семьями.
– У меня не было ни одного выходного в бессменник, мистрис.
– Что ж, теперь есть. Уилкинс отправляет фургон в Латтрелл примерно через полчаса. Ты должна быть в нем, причем в лучшей юбке и переднике… – Экономка окинула ее взглядом с головы до ног. – Помни, что ты представляешь этот дом, люди будут смотреть на тебя и думать, да поможет им добрый Старейшина, что ты лучшая из всех, потому что тебя выбрали работать в Инверкомбе. Уверена, твоя семья гадает, как твои дела. Теперь можешь вернуться в Клист и сказать Биллу Прайсу, что Сисси Даннинг передает привет и говорит, что ты неплохо справляешься, пусть даже пока не научилась сдерживать свой нрав – я права?
– Да, мистрис. – Присев в реверансе, Мэрион поняла, что не сделала этого, когда вошла в кабинет экономки. – Спасибо.
– О, и еще кое-что. – Экономка выдвинула нижний ящик стола и открыла жестяную коробку. Протянула Мэрион коричневый конверт. – Держи, это твое.
– Мое что, мистрис?
– Твое жалование, да поможет мне милосердный Старейшина!
Сидя на скамье в кузове фургона с продуктами, в окружении конюхов, учеников садовника и младших горничных, Мэрион почувствовала, что погода оказалась холоднее, чем она ожидала. Дорога за пределами поместья была покрыта глубокими лужами, с голых деревьев капало. Если в Инверкомбе и прошел дождь, то незаметно для нее. Она обернулась на метеоворот. Мысль о том, что он может влиять на погоду, лежала в основе баек, которые ей рассказывали с раннего детства, а потом все они забылись как дурацкие выдумки.
Когда Уилкинс высадил ее на обочине, Мэрион направилась прямиком к берегу. У нее поднялось настроение впервые после суетливого Инверкомба, где нельзя было бездельничать.