Ральф был горячим, слабым и легким.
– Кажется, пушки перестали стрелять, – сообщила она ему, пока вытаскивала из будки, думая о младших членах его гильдии, которых убила.
Ощущая, как Ральф дрожит, она подумала, что они еще ни разу не были так близки за все годы, минувшие после расставания в «Саншайн Лодж», и теперь она в глубине души понимала, что виновна в разлуке не меньше, чем он, и что истинной жертвой случившегося был только Клейд. Но преступления, промахи, войны и убийства, будучи совершенными, исправлению не подлежали. Оставалось лишь предаваться самобичеванию, чем она и занималась.
Пренебрегая вялыми протестами Ральфа, она велела отнести его в старую спальню, а сама, не в силах выносить молчаливые выжидающие взгляды окружающих, вышла на улицу. В партерных садах становилось все светлее. В цепи прудов журчала вода. Плюсовые деревья трепетали ветвями, просыпаясь. Она пустилась в путь по тропинкам, пересекла упругий газон и присела у бассейна с морской водой. Прохладная вода всколыхнулась от прикосновения, и внезапное любопытство заставило Мэрион замереть, чтобы дождаться, пока поверхность успокоится и на ней проступит отражение. Восходящее солнце раскинуло по небу алые знамена, и весь бассейн, впитав кровь, которую она смыла, ненадолго сделался алым. Ее лицо, отраженное в воде, было совершенно неузнаваемым. Мэрион направилась к берегу.
Как бы Ральф ни убеждал ее в обратном, время могло течь вспять, ибо Мэрион всей своей сутью безошибочно чувствовала приход весны; она знала, чем пахнет и дышит весна, она чувствовала, каким неистовым сделался солнечный свет, и видела движенья птичьих стай, похожих на поднятые хлопья пены. Как же просто было бы взять и остаться здесь. Или уйти, сбежать, держа путь вдоль берега, а то и свернуть прямиком навстречу забвению, что надвигалось вместе с приливом. Что, в конце концов, ее сдерживало? Она теперь понимала, что даже к собственному сыну Клейду испытывает лишь смутную привязанность пополам с еще более смутным сожалением. Она не принадлежала ему, а он не принадлежал ей, и сегодня на водах канала не было ни единого корабля, зато Севернский мост висел на прежнем месте серебристой тенью чуть плотнее окружающего воздуха.
Мэрион слишком устала, чтобы наклоняться за ракушками или даже снять свои испорченные ботинки. Но свет вновь померк и сгустился в силуэт среди знакомых камней. Вновь кто-то шел навстречу, и Мэрион спокойно наблюдала, потому что привыкла к призракам. Не Салли, нет. Не Дениз, не Оуэн, не отец или мама и даже не отражение самой Мэрион, хотя в болезненной позе ей померещилось что-то знакомое. Пока нечто пробиралось среди сверкающих приливных луж, оно показалось ей скорее морским созданием, нежели обитателем суши. Ожившая куча водорослей. Принесенный волнами мусор. Обломок рангоута, обрывок парусины. Возможно, умирающая олуша.
– Так и думала, что найду тебя здесь, – пробормотало существо.
Дрожащая рука напряженно сжимала подобранную на берегу палку, под дряблой и рябой кожей проглядывали очертания костей, сплетения жил. Щеки обвисли по обе стороны от усохших губ, но глаза на дне сизых мешочков век глядели с прежним спокойствием, сбивающим с толку. Это была все та же Элис Мейнелл, пусть она и выглядела старухой-береговушкой, способной лишь собирать уголь на границе прилива.
– Вы изменились… – ошарашенно пробормотала Мэрион.
Элис рассмеялась. На ее черепе всколыхнулись остатки волос.
– Да что ты говоришь…
– То заклинание… минувшей ночью… Вы знаете, что произошло?
Вельграндмистрис взмахнула дрожащей свободной рукой.
– А ты не слышишь? Где пушки? Где корабли? Почему мы тут стоим? Я думала, ты умнее прочих береговушек и сможешь должным образом оценить то, о чем говорят твои собственные чувства. Ральф выжил, да? Так и думала, что дом не позволит ему умереть…
– По-вашему, война закончилась?
– Все не так однозначно… и все же я полагаю, что в Лондоне и Бристоле уже идут процессы, нацеленные на это. – Еще один смешок. – Мое собственное войско, несомненно, в смятении. – Хриплый вздох. – Ты получила то, что хотела. И даже не осознаешь этого, не знаешь, что с этим делать. До чего же типично для… – Пока Элис подыскивала нужное слово, на кончике ее крючковатого носа образовалась капля, которую подхватил и унес ветер. Она поглубже воткнула в песок свой костыль. – Для людей. Мы, люди, все одинаковые.
– Вы знали, что фолли будет под защитой. Там погибли люди. Я убила… – Мэрион вытерла лицо. Берег покрылся соленой паутиной. – Я убила двух человек. Западников из вашей собственной гильдии. Они даже не были вооружены. И я…
Тощие пальцы схватили ее за руку и сжали.
– Ты сделала то, что было необходимо. Разве ты могла поступить иначе? Неужели ты думала, что мы можем положить конец войне, не пролив еще немного крови? По-твоему, сейчас люди не умирают в городах, где отключилось электричество? Если мы не слышим пушек, это не значит, что они больше не стреляют. Ради высшего блага надо быть готовым к худшему – и ты, Мэрион Прайс, этого не понимаешь, когда твоя собственная жизнь об этом и вопиет?
– Я всегда старалась поступать наилучшим образом.
– Наилучшим образом! – Элис фыркнула. Ее взгляд блуждал по блестящим залежам фукуса. – Однако ты помогала исцелиться бойцам, вернувшимся с фронта, а кто-то другой изготавливал для них пули, выращивал пищу, чтобы они набили животы, вернулись и опять вступили в битву. Ты разве не понимаешь, что виновна не меньше тех, кто стрелял из пушек? По крайней мере, прошлой ночью ты на время прекратила всю эту белиберду с самооправданиями и хоть раз в жизни сделала что-то от собственного имени. Иначе зачем ты вернулась в этот дом? И почему позволила этим людям идти за тобой? Потому что тебе так хотелось, Мэрион Прайс. Кстати, прошу прощения, что твое имя не прозвучало под конец этой истории, как ты ожидала, но заклинание оказалось еще сильнее, чем я думала. Но ты… ты хотела узнать, каково это – обладать властью, командовать людьми. Жизнь и смерть – вот что бередит твою так называемую душу. А прочее всего-навсего антураж. Ты вообще способна любить, м-м? Думаю, не так, как тебе хотелось бы. Не так, как в твоем разумении ощущает любовь кто-то другой, вроде моего бедного Ральфа. Ах,