– Это неправда, – сказала Мэрион. – Я тоже тебя любила. Просто…
– Просто мы не сумели подобрать нужных слов?
Не задумываясь, не вынуждая друг друга, но разделив некое общее побуждение, они обнялись. Мэрион положила голову Ральфу на плечо. Она ощутила очертания его тела и проблеск плотского желания, а не былую отстраненность сиделки у постели больного. Они поцеловались, и Ральф положил руку ей на правую грудь. Но даже в сияющем саду это был всего лишь призрак былой страсти, и вскоре они отстранились.
– Итак… Ты уезжаешь?
– Нет. – Ральф пожал плечами. – Или еще нет. Та моя ипостась, что остается гильдмастером, мужем и отцом, хочет как можно скорее попасть в Лондон. Но в глубине души я чувствую, что здесь, в Инверкомбе, все еще есть какое-то незаконченное дело. В конце концов, именно отсюда было отправлено заклинание. И, как я уже сказал, ходят очень странные слухи. Так что, думаю, я просто подожду здесь еще несколько дней, буду набираться сил.
– Ты видел Клейда?
На лице Ральфа проступила серая тень былой тревоги, и он покачал головой.
Мэрион было трудно найти Клейда, потому что обычно он был где-то рядом, наблюдал за ней и следовал по пятам. Пока полуголые последователи резвились среди зеленых зарослей, он стремился к вожделенному спокойствию, обретая его на границе тихих местечек, в которых она бывала, в тишине и далеком сиянии ее силуэта, идущего по берегу, и в растерянном, отрешенном выражении, появившемся на ее лице, когда он споткнулся, бредя за ней к дому по озаренным цветами тропам в сумерках.
Иногда он наблюдал и за другими последователями, был свидетелем того, как они возились, хрипло дыша, слушал их мелодичные стоны. Пока его отец, мать и чахлое существо, называвшее себя его бабушкой, были поблизости, Клейд твердил себе, что больше не одинок. Но он чувствовал себя одиноким, и это ощущение усиливалось по мере того, как Инвер-как-его-там все больше напоминал Айнфель – те же запахи, тот же хаос. Он скучал по Иде. Он скучал по Большому Дому и Кузнецам. Он скучал по Осененным. Ему не хватало их песни. На самом деле, Мэрион Прайс стала его единственным утешением, потому что Клейд, следуя за ней по пятам, решил: они во многом похожи. Они были одинаково склонны бродить, глядя на мир широко открытыми любопытными глазами. Каждый предпочитал быть наедине с самим собой, и Клейд эту потребность уважал.
Идя по ее следу – она шла к берегу каким-то непостижимым маршрутом, – пробуя на вкус покрытую росой траву, на которой остались впадины от ее босых ног, Клейд оказался свидетелем того, как Мэрион и мужчина, называвший себя его отцом, повстречались и поговорили. Вздыхающие деревья заглушили их речи, но Клейд не сомневался, что скоро они призовут его из тени, где он притаился. Втроем они будут Смеяться, Обниматься и Танцевать в лучах солнца. Но вместо этого они перестали разговаривать и соединились губами, в точности как все остальные. Клейд разочарованно наблюдал за ними, и все-таки опечалился, когда они отошли друг от друга. В отчаянии Клейд так и остался сидеть на корточках на прежнем месте, и Мэрион Прайс, вынырнув из-за поворота тропинки, увидела его.
– А-а… Клейд. – Когда он выпрямился, на ее лице появилось странное выражение. – Я хочу, чтобы ты мне кое с чем помог. – Она улыбнулась ему, как улыбалась Потусторонним и последователям, когда хотела, чтобы они выполнили какую-нибудь работу. – Немного мрачная история, но надо выкопать могилы для солдат, погибших у фолли. Тебе не придется иметь дело с трупами… – Можно подумать, Клейд ни разу в жизни их не видел. – Мне просто нужно, чтобы кто-то помог вырыть ямы.
Он последовал за ней через заросли травы и цветов к пропахшему плесенью сараю, где она нашла две лопаты. Когда плоское острое лезвие вонзилось в землю Инверкомба, Клейду показалось, что они готовятся похоронить саму войну. Полдень миновал. День выдался не таким жарким, как предыдущий, но от работы стало жарко. Когда яма сделалась достаточно глубокой, Мэрион Прайс, чьи руки были теплыми и скользкими от пота и земли, помогла ему выбраться, и Клейд сделал то же самое для нее. Он обнял ее за талию, когда она прижалась к нему, – и шум деревьев, небесная синева стали отчетливее. В золотистом полуденном свете, когда на лужайке образовались восемь полос тени, словно восемь червяков, он заметил, что цветы позднего лета уже отцвели и скоро завянут. Опершись на лопату, он стал наблюдать, как Мэрион режет дерн, намечая следующую могилу.
– Я рада, что мы сделали это вместе, Клейд. Это не награда, но что-то всегда лучше, чем ничего… – Пели деревья. Ее блузка от пота прилипла к телу и потемнела. К этому времени Клейд уже достаточно хорошо знал, чем отличается женское тело от его собственного, и был озадачен своим бездумным желанием выяснить точную природу тела своей матери. – И я… ужасно об этом говорить, но у меня была сестра, которая заболела и умерла очень быстро, когда я была молода. И когда я смотрю на Ральфа… ну, я удивляюсь, почему его пощадили, а ее нет. – Она рассмеялась. Почувствовав на себе его пристальный взгляд, заново застегнула пуговицы на блузке. – Как будто я все еще надеюсь найти в этом мире какой-то смысл.
– Его нет.
Она напряглась.
– Не обращай внимания на мою болтовню, Клейд. Ты молод и здоров, у тебя прорва времени. Ральф поможет тебе начать новую жизнь, когда уедет из Инверкомба, – у него это получится гораздо лучше, чем могло бы получиться у меня. Просто помни, что та старуха вовсе не милая пожилая дама, какой она кажется. Она…
– Почему ты меня боишься?
Она откинула назад волосы.
– Но я не боюсь.
Запах обнаженной земли становился все сильнее, пока он шел к ней вдоль ряда могил.
– Клейд… я не понимаю…
Но она понимала. В конце концов, если его отец и прочие последователи могли этим заниматься, почему не мог Клейд? И он любил Мэрион Прайс. В этом не было никаких сомнений. Конечно, она, как мать, тоже должна была его любить? Он потянулся к ней, она попятилась, споткнулась об упавшую лопату, и Клейд тоже упал, осознавая ее сопротивление, но еще и то, что он был большим, а она – маленькой, и стоит ему схватить ее за