– Кое-кто говорит, что Айнфель находится здесь.
– Это просто еще одно здание. Истина всегда кроется где-то еще. И подлинный Айнфель – не то место, куда можно прийти. – «По крайней мере, не в твоем теле из плоти и крови, мама. Он находится там…»
Клейд махнул рукой, и Мэрион увидела зеркало, висевшее там, где раньше был самый дальний и темный угол этой длинной комнаты. Оно и само ненадолго осталось темным, а затем посветлело и продемонстрировало отражение красивой юной девушки, почти ребенка, которая улыбнулась им, расчесывая свои блестящие волосы цвета воронова крыла.
– Каково это, быть там?
«Я не знаю. Это тот шаг, который даже я пока не в силах осуществить в полной мере».
Спрятав незнакомку в невообразимых матрицах вычислительных машин, зеркало потемнело. Снаружи краски тоже поблекли, и Мэрион увидела, что свежий ветерок гонит тучи над Бристолем.
– Мне нужно идти. Жаль…
«Ни о чем не жалей. И ни за что не извиняйся».
Она улыбнулась.
– Ладно, не стану.
– И куда ты направляешься?
– Точно не знаю. Но скоро пойму.
– Это хорошо. И ты будешь поддерживать со мной связь?
Клейд протянул пальцы – всю тяжелую руку, и Мэрион сжала ее, поднесла к лицу, погладила, поцеловала, почувствовала вкус скалы, омываемой приливом, и соли.
«Всегда».
Затем греза сменилась, она оказалась на улице и быстрым шагом направилась к своему жилищу. Старые силосные башни и сахарные склады все еще были частично заброшены, но из их руин начали подниматься крошечные ростки новых зданий поменьше, винокурен и дробильных цехов. Цены на небольшие партии сахара, которые начали поступать с Блаженных островов, по-прежнему оставались непомерными, особенно с учетом того, что любимый на Востоке гореслад оказалось невозможно вырастить без бесконечного применения заклинаний. Некоторые говорили, что спрос не восстановится – в конце концов, люди годами жили без сладкого, – но, думая о Дениз, Мэрион не сомневалась в обратном.
«Саншайн Лодж» по-прежнему пах и ощущался почти так же, как и раньше. Там, в номере 12А, она сложила свои немногочисленные пожитки в старую холщовую сумку и расписалась в книге, которую ей вручила женщина в сеточке для волос. «М. Прайс» с кляксой на «М», способной превратить ее в «Ж», «Н» или «У»… а может быть, даже «И». Ведь Мэрион была мертва, а Прайс – достаточно распространенная фамилия. Да и кому хотелось думать о прошлом? Направляясь к докам, она решила, что то, как она отныне будет жить, станет гораздо лучшим памятником ее утраченной жизнерадостной сестре, чем все, что когда-либо смог бы создать каменщик. Потому что Салли любила и смеялась бездумно и бескорыстно, и старая, увядающая Мэрион решила, что постарается прожить свою жизнь так же. Захочет поспать – заснет, и проснется, когда захочет, а если потянет всплакнуть, не будет сдерживать слезы. Она тоже научится смеяться. От одной только этой мысли она ускорила шаг, улыбнулась небу, громко хихикнула и чуть не упала, споткнувшись о какой-то канат.
– Ого… это же девчушка из семьи Прайс!
Обернувшись, Мэрион увидела, что крупная чернокожая женщина сидит на скамейке рядом с парой чаек. Теперь ее волосы превратились в белый узел, а черты лица немного обмякли и осунулись, но в ней все еще можно было узнать Сисси Даннинг. Мэрион села рядом с ней, прогнав птиц, которые тотчас же начали жаловаться.
– Девушка из семьи Прайс, – сказала Мэрион. – Вы действительно так обо мне думаете?
Сисси улыбнулась.
– Ты не поверишь, сколько всего я узнала о тебе с тех пор. Мысль о том, что ты все такая же, какой была тем летом в Инверкомбе, помогала мне оставаться в здравом уме.
– Вы хорошо выглядите.
– Ты имеешь в виду, что я старая… валяй, можешь не стесняться.
– В таком случае, Сисси, вы можете сказать это и обо мне…
Две женщины рассмеялись, и те, кто шел мимо, отнеслись бы к их манере держать себя и беседе, принимая во внимание лишь то, что видели: две женщины, черная и белая, одна вступала в средний возраст, другая оставила его позади, и обе вспоминали старые добрые времена, чем теперь часто занимались бристольцы. По крайней мере, Сисси была жива, и дела у нее после Инверкомба шли неплохо. Элис Мейнелл сдержала слово и позволила экономке снова устроиться на работу, а потом началась война, и ее навыки в организации питания и проживания оказались еще более востребованными.
– До того я думала, что моя работа – присматривать за домами. Но я обнаружила, что всегда заботилась о людях, хотя учиться на собственной шкуре сложновато. Дома рушатся… – Она кивнула в сторону необычных новых шпилей Дома Избранных. – Даже величайшие.
Сисси сказала, что уже давно вышла бы на пенсию, если бы гильдия выплачивала ей таковую. В сложившихся обстоятельствах ей приходилось работать. И она часто думала об Инверкомбе. Да, она побывала там – поглядела на бушующее море, ведь больше почти ничего не осталось. Она даже слышала истории, которые рассказывали моряки и жители побережья, и посмеялась над их дикостью. Инверкомб никогда не был волшебным дворцом. Единственными призраками, которые когда-либо посещали его, были те, кого люди вообразили сами. Нет, чего ей не хватало, так это настоящего особняка, прохлады его коридоров, сияния окон, мягкого тепла садов и смеха деловитых горничных. И метеовед Эйрс… она скучала по нему и по той жизни, которую они планировали вести, хотя при первых признаках войны он уплыл бы на каком-нибудь западном фрегате, таким уж он был упрямцем. Скорее всего, она бы до сих пор сидела на этой самой скамейке, по-прежнему не имея приличной пенсии, все еще горевала по нему и гадала, как