Он был удивлен тем, как засуетились родители, когда Уэстоверам – судя по всему, как и прочим жителям Стагсби – прислали приглашение на вечеринку по случаю четырнадцатилетия Фионы Смит, а также тем, как они нарядились. В назначенный день, когда трое шли к распахнутым воротам Стагсби-Холла, он сердился из-за того, что новый воротничок натирал, ботинки жали, а славный южный ветер дул впустую.
Натан мог бы с неохотой признать, что было в каком-то смысле интересно поглядеть на такую впечатляющую резиденцию с близкого расстояния, а не с вершины холма. Просторные зеленые лужайки раскинулись со всех сторон от многочисленных золотистых окон, а за лужайками начинался темный лес, и в синем взоре того самого озера по-прежнему отражалось почти безоблачное небо. Там были статуи, одетые вопиюще нескромно, а среди статуй вились тропки, будто обладавшие собственным разумом. Впрочем, для Натана, как и для большинства жителей деревни, куда важнее была еда. А ее оказалось так много! Желе и сосиски. Сыры и трайфлы [28]. Кексы и жаркое. Крепкие настойки, сладкое вино и разные сорта эля. Младшие дети с перемазанными физиономиями пытались по очереди липкими пальцами пришпилить хвост ослу, нарисованному на грифельной доске, и ровесники Натана вскоре отбросили высокомерие и присоединились, а взрослые с не меньшим энтузиазмом собрались возле палатки с пивом. Был еще настоящий осел, оседланный и украшенный лентами, приглашающий прокатиться. Но когда его попытались поймать, он заревел и ускакал галопом, опрокинув ломившийся от еды стол, высыпав множество трайфлов, желе и кексов блестящей кучей на траву. Взрослые смеялись, а дети радостно вопили, пока ослик мчался к деревьям. За ним с каменными лицами наблюдали мужчины и женщины в строгих черных костюмах, которые, как Натан теперь догадывался, были слугами Стагсби-Холла.
Вторая половина дня – по крайней мере, для жителей деревни – превратилась в веселую вневременную круговерть. Они выпили много пива и вина, и крепкие настойки, предназначенные для детей, оказались не менее хмельными. Они лазали по деревьям, причем даже те, в чьем возрасте это уже не принято. Запускали в озеро камешки и пару раз – серебряные подносы. Затем из дома вынесли новое угощение: неимоверно большой многоярусный торт. Громадный кондитерский шедевр разместили в тени одного из самых раскидистых дубов, окружавших лужайку. Деревенские жители столпились возле торта, кивая друг другу, толкаясь локтями, перешептываясь. Он был украшен завитками и цветами, ярусы держались на колоннах, как в соборе, а вместо шпилей было четырнадцать свечей, каждую из которых слуги торжественно зажгли.
Еще более глубокий вздох, чем тот, что ознаменовал зажигание свечей, прокатился по толпе, когда в возникшем вокруг торта пустом пространстве появилась Фиона Смит. До того момента Натан не замечал ее присутствия. Но теперь заметил и был потрясен. Он и множество его одноклассников уже были выше и сильнее родителей, в чьи гильдии им вскоре предстояло вступить. Некоторые разбились на пары и, как говорили местные, гуляли вдвоем, и даже Натан заметил, что некоторые девочки стали чем-то большим, чем просто девочки. Но ни одна из них даже отдаленно не напоминала Фиону Смит, какой она предстала в тот день.
Хотя платье на ней было похоже по фасону на наряды других женщин, его сшили из материи, переливавшейся и сверкавшей так, что невозможно было определить ее цвет. Густые рыжие волосы, которые, как смутно припомнил Натан, она раньше носила собранными в хвост, ниспадали на плечи и также лучились огненным блеском. Казалось, что к торту подошла совершенно другая Фиона Смит, и еще до того, как она надула щеки, свечи вспыхнули ярче, как если бы поднялся незримый ветер. Затем она дунула, и все огоньки, кроме одного, сплющились и погасли, а над черными фитилями взвились тринадцать струек дыма. Она с улыбкой протянула руку, словно намереваясь погасить оставшуюся свечу. Но когда рука Фионы поднялась, огонек продолжал мерцать между ее большим и указательным пальцами, словно пылающая иголка. Щелк! И он погас. Крона дуба над ними содрогнулась от последствий заклинания, несколько сухих листьев и кусочков коры осыпались, кое-что упало на торт. Когда слуги начали нарезать угощение губчатыми желтыми ломтиками, деревенские жители уже брели прочь по лужайке, бормотали и качали головами. Непрошенная демонстрация гильдейской магии никого не впечатлила, и к тому времени уже никто не был по-настоящему голоден.
Не вполне понимая, как такое могло случиться, Натан обнаружил, что они с Фионой Смит оказались наедине возле остатков торта.
– Ты с холма, да? – Она дернула подбородком в ту сторону, где за ветвями пряталась мельница. – Наверное, тебе бы хотелось прямо сейчас быть там, где крутятся паруса? А не сидеть здесь и смотреть, как славная погода пропадает впустую.
Натан, хоть и не готовый в этом признаться, против собственной воли кивнул.
– Как же искусно вышло, – проговорил он, – то, что ты сделала с тортом.
Она рассмеялась.
– Все на меня так таращились! Я поняла: надо что-то учудить или взорвусь. Слушай, а почему бы нам не прогуляться до твоей мельницы?
Натан переступил с ноги на ногу.
– Ой, не знаю. Отец не любит, когда чужаки околачиваются возле работающих механизмов, и ведь это праздник в честь твоего дня рождения, ну…
– Наверное, ты прав. Давай-ка вместо этого я покажу тебе кое-что из своих секретов.
Растерянный Натан молча последовал за Фионой Смит к дому со множеством окон, а затем вошел в дверь с коваными гвоздями. Внутри было душно и тепло, комнат оказалось не счесть, намного больше, чем требуется для житья, и почти вся мебель была покрыта простынями. Казалось, все это место засыпало горячим и пыльным снегом.
– Вот. – Фиона со скрипом открыла двойные двери. За ними была комната с высоким синим потолком, украшенная херувимами и звездами со множеством лучей. – Это… – Она с шумом выволокла из россыпи всякой всячины на полу огромный шуршащий гроб из упаковочного картона. – Это подарил отец. Правда, нелепость? – На них уставился мертвыми стеклянными глазами лежащий фарфоровый труп. Натан