– Я ТВОЯ ПОДРУГА! – вскричала Нистра, заставив Элинор содрогнуться и отшатнуться. – Они были жалкими трусливыми дурами, ради крохи силы, ради своих мелких страстишек заключавшими со мной договор. Я действую честно, Эли.
«Я всегда заключал сделку с живыми», – так ведь сказал Акор. После смерти врать становится легче. Сделки. С живыми.
– Ты знаешь Акора? – спросила Элинор, внимательно следя за выражением лица Нистры.
Та побледнела. Губы ее шевельнулись, и она выдохнула словно бы нехотя:
– Да.
– Что ему нужно от меня?
– Не важно, – покачала головой Нистра. – Держись подальше от него. Он опасен.
– А я думаю, ты просто пытаешься узурпировать меня, – спокойно сказала Элинор, не сводя с Нистры взгляд.
Лицо ее было подвижно – если было вообще. На нем отражались все эмоции, сменяющие одна другую. Нистра была напугана, рассержена, почти в ярости, и – в панике. Она боялась, но Акора ли или потерять Элинор? Или еще чего-то, о чем говорить не собиралась?
– Ты никогда больше не будешь командовать мною и распоряжаться моей жизнью, ясно? – спросила Элинор.
Бледные щеки Нистры вспыхнули румянцем.
– Да если бы я не предупредила твоего малохольного, тот гипнотизер тебя… тебя…
– Этим все твои добрые дела ограничились? – самым строгим «учительским» тоном спросила Элинор. – Ты, помилуй боже, предупредила о том, что мне грозит опасность! Какой, однако, подвиг для верной моей подруги! В прошлый раз меня чуть не сожрало чудовище, а ты и пальцем не пошевелила!
– Аждар не стал бы… – Нистра побледнела и плотно сжала губы.
– Аждар – что? – вкрадчиво спросила Элинор, склоняя голову к плечу. – И раз уж речь зашла, объяснись-ка, дорогая, что за спектакль вы в прошлый раз с Шармилой затеяли? Зачем было забирать меня?
– Тебе угрожала опасность, – пробурчала Нистра, обиженное дитя. – Мы хотели…
– От кого исходила опасность? Что за опасность? – Элинор, разглядывая насупившуюся Нистру, покачала головой. – Запомни: ты не будешь больше распоряжаться моей жизнью. Никогда.
Нистра хотела возразить. Сам воздух сгустился, наполнился запахом пыли, грязи и еще чего-то, неуловимо знакомого и столь же чужого. Нистра открыла уже рот, лицо ее исказилось, она собиралась кричать, собиралась командовать. Она всегда командовала, теперь Элинор помнила это отчетливо. Ей нравилось быть главной. Любовь Нистра понимала просто – как диктат. Я тебя люблю, а следовательно, ты исполняешь мою волю. Тут нет логики, но Нистре она и не была нужна.
– Ясно, – выдавила она.
Она казалась беспомощной и словно бы связанной по рукам и ногам. Элинор решила закрепить эффект.
– Ты не тронешь моих друзей, и вообще – никого из живых.
– Даже убийцу невинных женщин? – осклабилась Нистра.
– Убийца подобен тебе, – парировала Элинор. – Лаура Гамильтон – лишь оболочка. Если ты знаешь, как сладить с Кенло, я тебя послушаю. Нет, так я уйду.
Нистра закусила губу. Сидящая в кресле с ногами, бледная и растрепанная, она казалась совсем юной. И отчего-то Элинор знала, что это вполне соответствует истине. В некоем космическом смысле Нистра всего лишь глупый избалованный ребенок. Детей следует воспитывать.
А еще дети частенько лгут.
– Я не знаю, – сказала Нистра наконец. – Но могу попытаться выяснить. Если ты…
– Не ставь мне условия, Нистра, – отрезала Элинор. – Ты утратила это право, когда решила покопаться в моей памяти и исправить в ней все по своему вкусу. Если ты что-то придумаешь, знаешь, как меня найти.
И с этими словами Элинор погрузилась в спокойный сон, а отчего это у нее вышло легко, она и сама не знала. У нее еще будет время испугаться, сейчас же сон был важнее.
* * *
Платье из гардероба Гамильтонов безнадежно устарело, ему было уже лет тридцать, и без корсета и кринолина сидело оно ужасно, это даже Федора готова была признать. Собственная внешность едва ли волновала ее, но подобная одежда оскорбляла ее эстетическое чувство. Она предпочла бы ходить нагишом или в одной сорочке, но, конечно, не в доме, где проживают трое мужчин. Федора не любила дразнить гусей.
А еще платье было светлое. Отчего-то ни одного больше траурного наряда в сундуках и шкафах найдено не было. Это бело-голубое платье, узорчатое, как голландский изразец, совершенно не шло Федоре, заставляя ее чувствовать себя словно в чужой шкуре.
– Вы прекрасно выглядите, мисс Крушенк, – сказала светловолосая горничная Алессандра, расправляя складки юбки и ловко подгибая и закалывая слишком длинный шлейф.
Федора наградила ее колючим взглядом. Горничная усмехнулась.
– И не старайтесь, не старайтесь, я тоже не лыком шита. Силы у нас, думаю, примерно равны.
Ведьмы обменялись взглядами и разошлись. Не хватало еще ввязываться в безобразную ведьмовскую драку в доме, приютившем ее. Бросив прощальный взгляд в зеркало, Федора вышла, на ходу переплетая косу, и в коридоре столкнулась с мрачным Дамианом Гамильтоном. Он едва держался на ногах – на чистом упрямстве, злости, служащей сейчас стержнем. Ну и еще благодаря тому, что привалился к стене.
– Дженет Шарп, – сказал он, – что с ней делать?
Куда больше его волновала Элинор, то и дело он бросал короткие взгляды через плечо, на дверь в спальню Элинор, искренне полагая, что их никто не заметит. Наблюдать за влюбленными всегда было забавно, но подобное поведение пристало подросткам, охваченным огнем первой любви, а никак не паре людей взрослых и, надо полагать, опытных. Впрочем, чужие любовные истории не должны были тревожить Федору. Ее и судьба Гамильтонов не должна была беспокоить по большому счету.
– Миссис Шарп сильна, – сказала Федора.
– Это я уже понял, – мрачно кивнул Дамиан. – Можете не повторять, что я был глуп, когда доверился ей и познакомил со своим братом. Это я усвоил.
– Вашей вины тут нет, – покачала головой Федора. – Давайте присядем где-нибудь. Я чаю хочу.
Дамиан кивнул горничной и провел Федору в верхнюю гостиную. В камине плясало пламя, здесь всегда было жарко натоплено, и все равно Гамильтоны, а следом за ними и Элинор тянулись к пламени. Это хорошо, пламя очищает.
На ковре возле камина мальчишка – Франк – перебирал книги. Увидев своего наставника под руку с ведьмой, он едва заметно поморщился и, коротко попрощавшись, выскользнул за дверь.
– Франк очень чувствителен, – пояснил Дамиан, с еле слышным стоном опускаясь в кресло. – А вы только что выбрались из передряги.
– Я раздражена, – согласилась Федора.
Устроившись в кресле напротив, она взяла с подноса, принесенного горничной, чашку. Размешала сахар по-ведьмински: три раза по часовой стрелке и дважды – против.
– Итак, миссис Шарп…
Еще с полминуты она размешивала сахар то по часовой стрелке, то против, борясь со сном. Федора устала,