Создание Блуждающих Мама Бала называла очень злым колдовством, она боялась этого и отказалась помогать Федоре. И буквально спустя пару дней молодая ведьма сама столкнулась со столь редким феноменом.
Она не брала в расчет Лауру Гамильтон. Во-первых, ни разу ее не встречала, а во‑вторых, заранее, не видя, воспринимала как существо слабое и нуждающееся в защите. Как раз такое, что по вкусу могущественным созданиям. В слабую испуганную душонку легко проникнуть, соблазнить ее обещаниями или же запугать. Ведьмы, вопреки убежденности дураков, не поклонялись дьяволу, они в него даже не верили, но просто потому, что знали, что в действительности в мире существуют вещи и явления значительно страшнее и могущественнее. Иногда у них есть имя. Существо по имени Кенло, было ли оно Тенью или любой иной Силой, не важно, заманило Лауру Гамильтон в свои сети, пообещав, должно быть, избавление от мрачных Гамильтонов. Глядя на семейные портреты в холле, Федора удивительно легко могла представить матушку братьев, ее властность и безжалостность. Это и в Грегори было: неколебимая уверенность в собственной правоте. Испуганная и подавленная, Лаура с радостью наверняка согласилась на помощь от существа выше ее понимания. Может быть, даже приняла его за ангела.
Элинор Кармайкл была совершенно иной.
Федору впервые в жизни обмануло первое впечатление. При тех коротких встречах, когда Элинор навещала ее домик, она казалась тихой, застенчивой, чопорной; англичанка из современных романов, чья главная добродетель – пугливая покорность. Элинор казалась правильной, единственным и совершенно нелепым вызовом миру были ее яркая одежда да индийская шаль. В действительности же Элинор, как вскоре выяснилось, ничего не боялась. Федора поняла это даже не в «Мариграте», хотя мало кто из людей смог бы сохранить рассудок, столкнувшись с ведьмовством такого масштаба. Федора это поняла, оказавшись на короткий срок в том блеклом ненастоящем мире, которым Элинор вывела их на свободу. Хрупкая, внешне беспомощная, она стояла напротив могущественного и недоброго существа и не боялась его. Элинор смотрела на то чудовище с превосходством. Ее, Федора готова была биться об заклад, невозможно было соблазнить или напугать, а значит, тело ее было взято силой.
С существом такой мощи Федора собиралась познакомиться поближе. Оно могло оказаться ключом к разгадке.
Улицы уводили ее все дальше и дальше, и Федора не сразу сообразила, что совсем близко река. Сперва появились туман и холод, потом запах рыбы и гнилых водорослей, и только потом ведьма поняла, куда ее завел след, оставленный чертополохом. Места кругом были глухие, отнюдь не те, куда рискнула бы отправиться слабая женщина. Что ж, это подтверждало мысль о том, что воровка, забравшая тело Элинор, очень сильна. Вот только что ей здесь понадобилось?
Нить натянулась до предела, Федора замедлила шаг, а потом юркнула в тень. Хотела бы она уметь становиться невидимой. Об этой способности ходили легенды, ею, по слухам, владели некоторые могущественные маги – вроде членов семьи Буканеве, с которыми Федора водила когда-то шапочное знакомство. Но так о них и не такие ходили разговоры. Увы, Федора, как и все прочие ведьмы, этой способностью не владела.
Зато наряд ее был невзрачен на вид, и не составляло особого труда спрятаться среди теней, прижаться к стене, слиться с нею. Только в носу свербело от запаха плесени и гнилой рыбы, и все время хотелось чихать.
Прижимаясь к стене, Федора еще несколько минут шла по дорожке между складами, все ближе подбираясь к воде. Граница реального мира и его мистического отражения истончалась, слышны были крики рыб, а за крысиным попискиванием звучало что-то иное, жуткое и плотоядное. И волна, накатывающая на деревянный причал, не принадлежала спокойной Темзе. То был рокот жестокого океана.
Когда географы утверждают, что омывающий планету океан огромен, они сильно занижают его подлинные объемы. Тот океан неохватим.
Солнце давно закатилось, и на небосклон вышла луна, болезненно-бледная, чуть тронутая некрасивыми пятнами. Федора поежилась, ощущая лунный свет как чей-то враждебный взгляд, пошарила по карманам и отыскала огрызок мела. Нарисовала на черных от времени и непогоды полугнилых досках несколько знаков, отводящих зло, и стало легче.
Она прошла еще десяток шагов, медленно, осторожно, чтобы ни одна ветка не хрустнула под ногами, и к рокоту нездешнего океана добавились голоса. Один Федора узнала, он принадлежал Элинор Кармайкл, вот только интонации были чужие. И то, что заняло тело Элинор, с некоторым трудом справлялось с чужим речевым аппаратом, потому слова выходили медленные, тягучие, неуловимо-больные. Отвечающий ей голос также был женским, но в нем чудилась искусная имитация. Федоре попадались женоподобные мужчины, любители рядиться в платье. Их голоса, их облик, походка зачастую были неотличимы от женских, и все же… нечто выдавало их с головой. Того, кто разговаривал с лже-Элинор, в конечном итоге нельзя было принять за женщину. Федора сделала еще несколько шагов и прислушалась.
– Вы обе – конченые идиотки! – сказал третий голос, и Федора прикусила ладонь, чтобы не закричать. – Тебе нельзя оставаться в Лондоне! Гамильтоны и та чернявая шлюха прикрывают ее. Уезжай! И прекрати таскать с собой эту куклу! Ей давно уже пора сгнить в земле! Прекрати тратить свою волю на поддержание пристойного облика, это ослабляет тебя!
Федора привстала и заглянула в узкое окошко, бойницу, служащую скорее для притока воздуха, чем для проникновения света. Внутри было пусто, и было бы темно, не источай одна из трех фигур зеленоватое сияние, точно огромная гнилушка. Блондинка в белом платье, изгвазданном кровью. Лаура Гамильтон, вернее – ее плотская оболочка, сквозь которую пробивается жуткое неземное сияние. Напротив нее – Элинор, стоит, вытянувшись в струнку, и каждое движение неловко, точно неопытный кукловод хаотично дергает куклу за ниточки. То, что проникло в это тело, еще с ним не освоилось. А между ними – Дженет Шарп, стоит, скрестив руки на груди, глядит на своих собеседников с чувством превосходства. Считает себя самой главной, самой умной, самой могущественной. Федора вновь перевела взгляд на Лауру – на Кенло, так это существо, кажется, звали. Дженет Шарп ошибалась, и эта ошибка могла стоить ей жизни.
Не то чтобы Федора стала