– Дерьмо… – пробормотал Рай, отступая.
– Ты верен Дому, – тихо сказал Йель. – Поэтому ты не задумываясь принял предложение отца на Солнечном Пике. Твой дух желал вернуться сюда, Рай. Твое сердце тоже слышит песнь Хрустальной Башни.
Йель взял руку Райордана в свою и положил пальцы на тонкие переплетения вен на его запястье.
– Под твоей кожей холод, Рай. Твое сердце замедляется, повинуясь песне. Ты снова становишься частью своей родины.
О влиянии Хрустальной Башни на всех жителей земель Дома Ледяных Мечей знали только члены правящей семьи и целители. Резонируя с песней, сердца людей бились в унисон, создавая целительный гул, дарующий долголетие, выносливость и способность легче переносить болезни. Но это не все: резонанс с песней Хрустальной Башни исцелял раненых, и чем больше людей находилось вокруг, тем быстрее затягивались раны.
Башня научила суровый народ держаться вместе: не будь ее, предки Райордана погибли бы, едва начав строить первое поселение в этих неприветливых землях.
– Я слышу ее зов, – тихо признался Рай, глядя на пальцы Йеля, сдавившие запястье. – Этот… звон. Он звучит каждое мгновение.
– Но не раздражает, – добавил брат. – Это часть нашей жизни, как и вечная зима.
– Почти вечная. – Губы Рая растянулись в улыбке. – Там, ближе к границе, очень красивая весна.
Сказав это, он прикусил губу, смутившись сквозившей в голосе мягкости.
– Я бы хотел ее увидеть.
В глазах Йеля не было насмешки, только робкое желание понять.
– Должно быть, ты помнишь меня совсем другим, – тихо сказал Рай. – Но, если честно, ты тоже немного изменился.
– Немного? – Рыжие брови Йеля насмешливо изогнулись.
– Я оставлял здесь лопоухого карапуза, а теперь…
– Уже тогда я почти догнал тебя в росте!
– Ложь!
Напряжение спало. Йель притворно возмущался, Рай парировал, но делал это беззлобно и невпопад: его мысли звенели, резонируя с Хрустальной Башней, а сердце замедлялось, словно кровь вдруг стала густой и тягучей.
«Моя земля узнала меня, – понял Рай. – Она пытается снова сделать меня своей частью».
Сердце тоскливо заныло, взгляд затуманился от слез.
«Выходит, я действительно скучал по этой проклятой ледяной пустоши».
– Положи. Ты разводишь еще большую грязь! – Рай вырвал тряпку из рук Йеля. – Просто возьми метлу и избавься от мусора на полу.
– А что насчет отца? – будто бы невзначай спросил брат, послушно отходя от окна.
– Так или иначе, нас ждет долгий и тяжелый разговор, – посерьезнев, ответил Рай. – Солнце скрыл клубящийся мрак. Мир погрузился в вечные сумерки, и, если мы ничего не предпримем… Демоны опустошат континент.
– Грядет война?..
– Бойня. – Рай стиснул зубы и сорвал с кровати пыльное покрывало.
Глава 3
Боль. Агония. Выжженные вены пульсировали днем и ночью, напоминая о том, чего она лишилась и чего еще лишится в будущем. Там, где была искра, теперь зияла дыра, а там, где была верность Дому, остался лишь горький пепел.
Теперь Хести понимала, почему мать часто выглядела так, будто до смерти осталось три вздоха: Верховная выпивала жриц своего Круга. Медленно, методично, но неотвратимо. Она позволяла восстанавливать силы, но утолить ее жажду не мог никто.
Их привезли на постоялый двор неподалеку от порта. По плану Верховной они должны были отправиться в Запретный Край на рассвете, поднявшись на борт корабля. Хести не сомкнула глаз – металась из угла в угол в крошечной комнате и замирала каждый раз, услышав шаги. Она боялась, что дверь откроется и на пороге появится Верховная, пожелавшая в очередной раз пополнить свой магический резерв за ее счет.
Эта ночь – последний шанс сбежать. Как только они взойдут на борт корабля, пути к отступлению будут отрезаны.
«Зато я смогу утопиться», – подумала Хести, нервно теребя манжет мантии.
Она должна была сбежать раньше, должна была подумать о себе, о своей жизни, которую Верховная поглощала вместе с ее силой, но…
«Проклятый калека. Тупой, бесполезный, беззащитный кусок… человека».
Пнув сундук, Хести зарычала и метнулась к окну. Распахнув ставни, она замерла в нерешительности.
Может, ей удастся сбежать. Может, жрицы даже потеряют ее след. Но Верховная не простит предательства. Калека ей не нужен, но она убьет его, просто чтобы причинить Хести боль.
«Грядет война. Калека все равно умрет, верно? Он не в состоянии позаботиться о себе, воин из него скверный. Рано или поздно демоны доберутся до него».
– Но я могла бы его защитить…
Запустив пальцы в волосы, Хести отступила от окна. Она никак не могла принять решение.
Сбежать сейчас – значит принудить Верховную отправить прихлебателей на поиски калеки. Остаться – подписать приговор самой себе.
– Как же я все это ненавижу… – прорычала Хести, перелезая через узкий подоконник. – Жизнь – это вечный выбор между двумя зловонными кучами дерьма.
Она спустилась на землю, держась за крепкие лозы, обвившие стены. Думать времени не было – каждая мысль заставляла ее все глубже погружаться в пучину отчаяния. Единственное, в чем Хести была уверена, – она хотела жить. Отчаянно, безумно, как утопающий, готовый совершить что угодно, лишь бы успеть сделать еще один жадный вдох.
Накинув на голову капюшон, она побежала прочь от постоялого двора, держась в густой тени домов. Может, калека и стал для нее кем-то бо́льшим, чем просто мужчиной, с которым она делила постель, но собственная жизнь для Хести стоила дороже разбитого сердца.
«Мать могла бы гордиться мной. Перед лицом мучений и возможной смерти я выбрала себя, а не любовника. О Лагоса, я такая же бессердечная сука, как и ты», – с отвращением думала Хести, ныряя в очередной переулок, провонявший рыбой, по́том и мочой.
Портовые города – язвы на теле Фокаса. Точки притяжения ублюдков, воров, преступников, решивших сбежать подальше, сев на корабль. Вечная грязь, мухи, бездомные, спящие у фонтанов с позеленевшей водой, – все это вызывало брезгливость и желание убраться подальше как можно скорее. Старые портовые девки, заманивавшие припозднившихся путешественников дряблыми бедрами, жулики с краплеными колодами карт, загоревшие до черноты живодеры, предлагавшие погладить едва живых обезьян и попугаев, – Хести бежала мимо, задерживая дыхание, чтобы не чувствовать вони давно немытых тел и перегара. Радовало ее одно: в таких городах никому не было дела до нуады, мчавшейся прочь от туманного грядущего.
Она успела уйти довольно далеко от порта. Лачуги и питейные заведения сменились приличного вида домами, за темными окнами которых мирно спали хозяева. Тишину нарушали только эхо торопливых шагов Хести и пение ночных птиц, гнездившихся под крышами и в маленьких садах, окруженных аккуратными заборчиками.
Тень накрыла Хести, и спустя мгновение она уже лежала на брусчатке, прижатая мощной лапой. Падая, она хорошо приложилась о камни лицом и зашипела от боли.
– Твоя мамочка не позволяла отлучаться.
Насмешку, звучавшую в нечеловеческом голосе, Хести узнала сразу.
– Отпусти меня, – прорычала она, пытаясь отползти. – Сейчас же!
– Вы, серокожие дамочки, так любите командовать… Иногда мне это даже нравится.
Тяжелое тело накрыло ее, когтистые лапы расположились по обе стороны от ее головы, а колено уперлось в спину.
– Попроси меня, жрица, и, возможно, я отпущу тебя. После того как…
Всё, что Хести смогла сделать, – кончиком пальца начертить на брусчатке сигил и активировать его ударом ладони. Демона отбросило, Хести вскочила на ноги и сложила пальцы в жест Защиты – это стоило ей остатков сил, до которых еще не добралась Верховная.
– Могла просто сказать, что ты не в настроении.
Демонический облик Гомиэля вызывал отвращение, как и мускусный запах животного, исходивший от поросшего шерстью и толстой чешуей тела. Хести стерла кровь, выступившую на стесанной щеке, и прорычала:
– Пошел прочь.
– Пойду, но прихвачу тебя с собой. – Пасть демона растянулась в уродливой ухмылке. –