При этом никто до конца не осознавал значимости момента. Выиграли и выиграли, даже шампанского в раздевалке не оказалось. Заказывать его заранее было нельзя – Валерий Георгиевич всегда оставался в этом отношении дико суеверным человеком. Поэтому Михаил Николаевич Насибов, наш дядя Миша, царство ему небесное, помчался в ВИП-ложу к президенту УЕФА Леннарту Юханссону. Тот растерялся: шампанского даже у них не нашлось. Миша спрашивает: «А что есть? Пиво? Давайте сюда все, что у вас осталось!»
Он притащил в раздевалку это пиво, и мы пили его прямо из кубка. Уже потом Насибов куда-то поехал ночью и где-то все-таки раздобыл шампанское.
Мы очень близко с ним общались, дружили, он действительно постоянно что-то для нас придумывал, спонтанно организовывал какие-то вещи. Когда в ЦСКА появились Вагнер Лав и Карвалью, дядя Миша стал привозить на победные матчи хорошие кубинские сигары – бразильцы очень любили это дело. Когда в первый раз после какой-то победы Газзаев увидел клубы сигарного дыма в раздевалке, повернулся, помню, к Насибову: «Миша, ты, что ли, опять за свое?» – «Валерий Георгиевич, ну мы же выиграли!»
Другой вопрос, что настоящие, глубокие эмоции редко проявляются в тот момент, когда ты одержал какую-то большую победу, – они всегда работают в спорте как бы с задержкой. Например, на чемпионате мира в 2018-м мы играли с Испанией в четвертьфинале, и этот матч стал для меня самым тяжелым во всех отношениях: серия пенальти, победа, дикое опустошение. Открываешь телефон – там все эти мемы, эмодзи, 800 сообщений, число которых все растет и растет, а ты сам заторможен настолько, что смотришь на экран и думаешь: «Господи, как бы сейчас на другую планету улететь, чтобы ничего этого не видеть и не слышать».
Меня тогда забрали на допинг-контроль, я сидел там до четырех часов утра, смотрел на растущее количество сообщений и думал: «Ну почему, когда мы проигрывали в группе, мне что-то писали папа, мама, жена, от силы пять или шесть человек. Я что, был тогда каким-то другим?»
И вот ты гонишь, гонишь от себя эти эмоции, потому что впереди у тебя еще важные матчи, на каждый из которых снова надо выходить, как на последний.
Так же было, когда мы играли с «Реалом» в Лиге чемпионов и дважды у него выиграли. Тогда началось: «ЦСКА два раза подряд обыграл “Реал”! Акинфеев – четвертый вратарь в мире, который дважды сыграл с “Реалом” “на ноль”!»
Я, помнится, даже спросить захотел у тех, кто меня тогда всячески превозносил: «И что теперь?» Ну да, сыграл два раза «на ноль». Это как-то меня меняет? Играть-то все равно нужно здесь и сейчас. Неважно, Кубок УЕФА это или Кубок России. Ты должен выйти и постараться выиграть. В раздевалке потом можно плакать от отчаяния или пить шампанское на радостях – любые эмоции выдавай. Но то, к чему ты идешь всю свою жизнь начиная с четырех или пяти лет, происходит только на поле.
Сейчас все награды, все медали, все воспоминания почему-то становятся намного дороже. Или же человек просто становится в определенном возрасте более сентиментальным, не знаю.
Сожаление о том, что у ЦСКА так и не сложилось с Лигой чемпионов, возникло разве что однажды, когда в 2010 году мы с Леонидом Слуцким пробились в 1/4 и нам попался миланский «Интер», который в итоге и стал чемпионом в том сезоне.
Первая игра с этим клубом на «Сан-Сиро» поначалу складывалась неплохо. Итальянцы создавали очень много моментов у наших ворот, но и у меня до поры до времени получалось достаточно хорошо обороняться. За «Интер» тогда играл аргентинец Диего Милито. На 65-й минуте он выскочил как черт из табакерки и забил единственный в том матче гол. В самом конце у нас был шанс сравнять счет, но Томаш Нецид не реализовал выход один на один.
А в Москве отыграться не получилось – все решил гол со штрафного, который нам забили на 6-й минуте.
Все как-то сошлось тогда: неразбериха в «стенке», моя неудачная игра. Мяч под ногой пролетел – и все. Сожаление было даже не от пропущенного гола. Скорее – от понимания, что тягаться с таким «Интером» ты не можешь, как ни старайся. Хотя, понятно, всегда рассчитываешь на какое-то чудо.
Схожее сожаление я испытал в 2018-м, когда мы играли в четвертьфинале с хорватами и дело дошло до серии пенальти. Все ведь было «на тоненького», если вспомнить удар того же Модрича, который бил у хорватов третьим: мяч попадает мне в руку, отлетает в штангу и залетает в ворота.
А если бы мяч от той же самой штанги улетел в поле? Но та самая доля везения, которая, собственно, и определяет исход серии пенальти, сработала вот таким образом – на хорватов.
У меня же внутри, когда все закончилось, образовалась какая-то оглушительная пустота. Вроде все хорошо, дошли до четвертьфинала, чего от сборной вообще никто не ожидал. Но при этом невозможно не думать, что эта 1/4 могла превратиться в полуфинал. Многие ребята плакали, а у меня реально не находилось эмоций, чтобы выразить все то, что чувствовал. Как будто раз – и вся жизнь оборвалась. И ты вообще не знаешь, что делать дальше. Понимаешь только то, что следующей игры у тебя не будет. И шанса, который вроде бы ты только что держал в руках, тоже не будет. И эмоции по большому счету ты все на поле отдал – новых взять неоткуда. И палочки волшебной нет что-то изменить.
Глава 4. Красно-синий – самый сильный!
Можно сменить жену, машину, религию, но не любимую команду.
После победы ЦСКА в Кубке УЕФА в российской прессе начались какие-то непрерывные обсуждения перспектив моего отъезда в какой-либо из футбольных клубов Европы. Чем больше я говорил о том, что не собираюсь никуда уезжать, тем чаще слышал: Акинфеев просто боится. Боится оставлять налаженную и вполне благополучную